Часть 2
(из мемуаров Ю.Д.)
Начало этой фантастической истории было положено в Туле, где мы были на концертах А.Б. в
августе 1989 года. Ездили мы туда на выходные - субботу и воскресенье, причем, Катька и я
уже утром в воскресенье отбыли электричкой в Москву. Но Ленка М., Ленка Ч., Алка и
калининские - Наташка и Ленка Васильевы (не сестры, но однофамилицы) - остались еще на один
день. И вот в воскресенье девчонки познакомились с ребятами из техсостава - Левоном и Азамом.
Именно они-то и потянули за ниточку рокового клубка, повлекшего за собой множество самых
разных событий. Дело было так. Девчонки помогали техсоставщикам убирать сцену, и кто-то из
них сказал: "А что? Мы на "Рождественские встречи" будем брать студентов из Щукинского
училища - помогать сцену оформлять. Даже платить им будем. А ведь можем и вас взять. Хотите?
Тогда приходите в ноябре к нам..." До этого, конечно, подобная мысль и в голову нам прийти
не могла. Теперь же она крепко там засела, и все оставшееся до "Рождественских встреч" время
в сердце мы носили мечту устроиться работать на декабрьские концерты Театра Песни. Правда,
слабо в это верилось, но как бы то ни было ближе к зиме мы стали разыскивать Азама и Левона.
Звонили в "Олимпийский" на базу Театра, но все безрезультатно. Со второй половины ноября все
мы по очереди стали регулярно наведываться в "Олимпийский". И вот, когда до "Рождественских"
оставалось дней десять, выяснилось, что Азама с Левоном в Театре уже нет и в помине. Куда
они делись - неизвестно, но на вахте в очередной момент поиска знакомых техсоставщиков
оказался какой-то мужик из Театра, который сообщил, что ответственным за сцену в этом году
будет Поволяев. И показал руками, какой он огромный и сильный. Как гренадер. Еще он сказал,
что все работники уже набраны. Но это нас не остановило. Отступать было некуда. Как
говорится, каждый кует судьбу своими руками.
И вот в понедельник 28 ноября мы с Ленкой М. и Алкой в 12 часов в очередной раз поехали
в "Олимпийский" "на поиски". Сначала мы потусовались в баре. Там мелькали знакомые лица, в
частности, Наумыч, девчонки из балета, Ваня из "Белого камня". Последний подвалил к Алке и
начал приставать: "Девушка, вы или здесь работаете или из тусовки..." Мы его спросили, не
знает ли он, где Поволяев. Он не знал, и вообще, это оказался тот вопрос, на который ответа
не знал никто. Мы спрашивали о Поволяеве и Наумыча, и Юдова - безрезультатно. В конце концов,
нам присоветовали поискать Поволяева на сцене. Там в это время разбирали аппаратуру с
предыдущих концертов.
Там тоже никто не знал, где Поволяев. Мы ходили вокруг и около еще довольно долго,
постоянно встречали Ванечку из "Белого камня", и я его постоянно не узнавала и "на
новенького" спрашивала про Поволяева. И вот в очередной раз он сказал: "Постойте, постойте,
а вон там не он?" - и показал на какого-то мужика на сцене. Это действительно оказался
неуловимый Поволяев. Мы подошли к нему и сказали, что хотели бы помочь в подготовке
"Рождественских". Он очень быстро нас понял и сказал, что штат набран и деньги распределены.
Мы объяснили, что нам не деньги нужны. Просто хотели помочь. Поволяев соображал очень
быстро. Он спросил, можем ли мы сразу же приступить к работе. Мы могли. А завтра?
Естественно. "Значит так, -заключил наш новый шеф, - мы вам можем дать за два дня от 40 до
70 рублей, как получится. Пропуска, билеты, все будет. Устраивает?" Конечно, нас это
устраивало. В итоге, Поволяев подвел нас к Толе Жерздеву, художнику. Тот сказал, что мы
будем работать, в основном, с девочками-декораторами - Олей и Музой - и подвел нас к ним
под трибуны.
И Олю, и Музу мы уже многократно видели за день - и по базе, и по "Олимпийскому" они
ходили в жеваных белых дзюдоистских костюмах, перепачканных краской. Увидев нас, Оля
насмешливо сказала: "О, вторая смена! А те, другие, вас не побьют?" У меня внутри все
оборвалось - неужели мы опоздали, и горьковские сюда уже устроились. Позже я об этом
спросила, и, оказалось, что нет, это в прошлом году одни устроились, а другие пришли к ним
разбираться, была драка и скандал.
Все это время мы были в страшном напряжении. Только когда Оля сказала, что Алла сегодня,
наверно, не приедет, сразу успокоились. Нам дали толстый-претолстый картон, из которого надо
было вырезать звездочки, а потом красить их желтой краской. Работка та еще, у меня потом
долго мозоли не сходили, но чего не вытерпишь ради Аллы. А Оля с Музой разрисовывали белый
барабан голубой краской. В этом барабане должен был сидеть лазерщик. Постепенно выяснилось,
что Муза и была той самой Музой Соколовой, которая оформляла альбом "Песни вместо писем".
Глядя на свою работу, она сама себя нахваливала: "Нет, все-таки я гениальный художник!"
Судя по всему на сцене должно было быть много чего наворочено. Уже висел один занавес -
университет на голубом фоне. Потом, правда, видны были только шпили - зачем его было тогда
целиком рисовать? Муза постоянно сокрушалась, какие большие средства были вложены в
декорации: "Ведь можно было намного дешевле все сделать..." Оле же на это было наплевать:
"А тебе-то что, тебя это волнует? Пусть у нее голова болит." Под больной головой, очевидно,
имелась в виду голова А.Б., которая была причастна буквально ко всему вплоть до гвоздей.
По слухам, Муза была поклонницей А.Б. и даже сидела под подъездом, и ее била Саратовская
(впрочем, кого она не била?). Да это и чувствовалось по всему. В последний день она вообще
вся увешалась значками с Аллой и Театром Песни и ходила, как рождественская елка... Но что
бы там ни было раньше, теперь Муза - художница Театра Песни. Она рассказывала какие-то
обрывки историй про то, как она в 20-ти градусный мороз вышла на улицу без шапки, и А.Б. ей
сказала: "Ты что, с ума сошла?" Или про то, как А.Б., представляя ее кому-то, сказала:
"Талантлива, но характер ужасный."
Постепенно мы погружались в эту незнакомую для нас предпремьерную атмосферу. Туда-сюда
сновали какие-то люди. Кто-то щелкал семечки, Оля его одернула: "Перед программой семечки
не щелкают - сборов не будет". Прошел мимо и Цванг. Алка ему мило улыбнулась. "Что,
устроились работать?" - Д.Я. был тоже чрезвычайно приветлив. Еще к Алке подошел Саша
Гайнутдинов и спросил: "Город Тула?" Оля очень удивилась, что мы и в Туле "с ними были".
Она-то думала, что мы вообще новички...
Постоянно дифелировали мимо секретарши Театра Песни во главе с Валей Пятницкой - на нас
они смотрели косо, а Олю с Музой все время жалели: "Пчелки вы наши, работаете все..."
"Пчелки" имели обыкновение работать по ночам, чем вызывали сочувствие окружающих, а днем
неизвестно где шлялись...
В восемь часов мы закончили работу, вконец измотавшись, большей частью от нервного
напряжения, и, договорившись прийти на следующий день в 12, поехали домой.
(из мемуаров К.А.)
Во вторник с утра я, Алка и Ленка Ч. должны были идти к Вахрамову править свою статью.
Дело в том, что в 89-м году московская пресса всячески замалчивала концертную деятельность
А.Б. и, в основном, ограничивалась намеками по поводу ее скорого (если не уже свершившегося)
ухода со сцены. Мы хотели переломить эту ситуацию, и я написала статью "Люблю я это имя",
которую Вахрамов опубликовал в "Вечерней Москве" 27 декабря, после "Рождественских", хотя
договаривались в преддверии. Да еще и в качестве письма, т.е. без гонорара, а то, может,
кто-то думает, что мы своими материалами неплохо зарабатывали. И вот мы шли к ведущему
"Музыкального марафона" для уточнения последних деталей вроде сопровождающей фотографии и т.п.
Однако Вахрамова не нашли, наверно, он от нас специально скрывался, чтоб потянуть с
публикацией, но, поскольку мыслями мы были уже совсем в другом месте, плюнули на это дело
и, прихватив по дороге Олежку, рванули в "Олимпийский" навстречу новым впечатлениям.
Внутрь прошли спокойно. Помытарившись слегка, встретили в баре Поволяева, и Ленка Ч.
стала умолять его взять нас. Она сказала, что мы готовы работать бесплатно, нам бы только
пропуска на концерты. Он спросил, знает ли нас А.Б. Мы сказали, что - нет, что мы - Клуб
"Апрель" и у подъезда не тусуемся. Поволяев сказал, что это совсем другое дело и согласился
нас взять. Как в это ни трудно поверить.
В три часа пришла Светка К., которую я обещала встретить у входа, так что наша компания
выглядела уже весьма внушительно. Раздевшись в комнате 1116, которая на долгое время
заменила нам родной дом (когда-нибудь на ней установят мемориальную доску), мы были
постепенно оприходованы. B частности, нас с Ленкой Ч. отправили в окрестные магазины на
поиски ниток. В Театре Песни не хватало очень многого, причем, самого элементарного. В
последующие годы ситуация нисколько не улучшилась, однако мы были уже ученые и все, что
было необходимо для работы, брали с собой из дома.
(из мемуаров С.К.)
Наверное, на наших лицах было столько счастья и восторга, что все вокруг еле сдерживали улыбки, глядя на нас. Подшучивали, глумились. Мужики без конца заигрывали. О том, что мы поклонники А.Б. мы никому не говорили, но, очевидно, "легко об этом догадаться по глазам". Рядом с нами работала бригада немцев, так даже от них прохода не было: "О, this is the member of fan-club "Alia Pugacheva," - говорили они друг другу. При дальнейшем знакомстве они признались, что никогда не видели А.Б. "в деле", но она их уже покорила своим видом.
(из мемуаров К.А.)
К концу дня все мы (кроме Олега, который стал просто правой рукой Болдина и работал
отдельно) сгруппировались в одном месте - надо было покрасить сосульки. Руководил нами
Казачек, генеральный художник, чудеснейший человек, мы все от него тащились, несмотря на то,
что покраска сосулек была изрядной глупостью. В конечном итоге они висели так высоко, да еще
были задрапированы, что вряд ли их вообще кто-то заметил. А работка была довольно
трудоемкая: надо было наклеить на бархат дурацкую мешковину, потом ее красить, краска не
держалась - ужас.
Осилив сосульки, мы были кинуты на покраску деревьев. Приволокли откуда-то два
срубленных дерева, и в нашу задачу входило выкрасить, каждую веточку в белый цвет. Не
кисточками - губками (кисточек, естественно, в Театре Песни ни одной не нашлось). Самое
смешное, что потом эти деревья не понадобились.
Затем мы распутывали веревки и выполняли всякие другие поручения, пока, ближе к ночи,
нас не отпустили домой.
(из мемуаров С.К.)
Дружной толпой двинули к выходу. И почти у выхода на северную сторону Ленка Ч.
прощальным взглядом окинула сцену и остолбенела: "Алла..."- прохрипела она. "Что-о-о?!
Где?!" "Да вон она, вон," - орала уже ожившая Ленка. Забыв про усталость, не сговариваясь,
как полоумные мы рванули в сторону А.Б. Стали метаться, искать место, откуда поудобнее
можно ее рассмотреть. Засверкали линзы, увеличительные стекла. А.Б. стала косить в нашу
сторону: "Что это за люди?" - спросила она. Ей объяснили, а нам стали подавать знаки, чтоб
мы побыстрей "линяли". Хоть и с жалостью, мы ретировались, но в гардеробе нас неожиданно
догнал Поволяев и попросил кого-нибудь остаться, чтоб еще поработать, т.к. А.Б. недовольна
тем, что мало сделано. Остались Ленка Ч., Олежка, Алка и я. Нам поручили покрасить в черный
цвет веревки. Как только мы взялись за работу, А.Б. направилась к выходу, и следовательно
должна была пройти мимо нас. По мере ее приближения мы все более нервно дергались. В
конечном итоге, мы с Алкой сели на какую-то трубу и замерли. "Побольше деревьев, цветов," -
услышали мы такой родной голос.
Наконец, А.Б. прошла очень медленно, величаво. Руки и ноги еще некоторое время дрожали,
а уж как сердце билось...