ПОСЛАННИЦА

Не знаю, как описать концерт Пугачевой. Пользуясь выражением Экзюпери, "я хотел бы начать свою повесть" как репортаж. 26 июня в БКЗ "Октябрьский"... Но что дальше? Возможно ли передать словами то чувство, которое возникает при выходе певицы на сцену? Можно только констатировать: Алла в черном, сцена в черном, на сцене стол, на нем свечка - и это, конечно, немаловажно. Но само ее появление - шок... контакт с искусством? прекрасным? - Бог весть с чем. Не дело репортера писать о событиях искусства, поскольку художественный факт непереводим на описательный язык. Этим языком передаются только сопутствующие обстоятельства: работа антрепризы, поведение публики, организационно-финансовые обстоятельства... вообще сплетенный ряд. Но концерт Пугачевой - художественный факт в чистом виде. Однако как велико желание просто пересказывать подряд все, что слышал и видел: эту походку, эти жесты, то надменные, то надломленные, голос, в котором - и тончайшие интонации, и стихийные вопли.
Концерт - два с половиной часа экстремально насыщенного времени: номера идут в жестком ритме, нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминало паузы. Экстремальность - в том, насколько велики перепады настроений, какой фейерверк образов обрушивается в течение всей программы. Образов не просто несхожих - относящихся порою чуть ли не к разным пластам культуры. И фейерверк - не фейерверк: канонада, в которой вместо пестрых шутих - огромные шары, наполненные гремучей смесью энергии и чувства. Вот лопается "Мадам Брошкина" - и пурпур боли, мешаясь с ультрамарином иронии, обдает зал; разлетается оболочка "Речного трамвайчика", осыпая серебристой мишурой ностальгии, - а затем все заливает желтоватый студень жгучей усталости; взрывается "Ничего я не жду", обрушивая массу фосфора... И черный цвет становится экраном, ночным небом, в котором Пугачева - одинокая звезда, сгорая, исторгающая каскады цветного огня.
Ее креативность, способность непрерывно производить новое, ошеломляет. Во всем море песен, ею спетых, нельзя проследить так называемые образные линии, выделить набор устойчивых амплуа. Каждая - совершенно оригинальное создание, не подводимое под какой-нибудь ранжир. Более того, каждое исполнение - отдельный, самостоятельный организм. Скажем, "За то, что только раз" былых времен - все равно что аттический дельфин, мчащий сквозь океанские туманы, сквозь марево сверкающих брызг. И та же песня в нынешнем концерте - загадочная амфибия, которая на мгновение всплывает из бездны, погружается, опять возникает в другой стороне, вызывая на глазах слезы - то ли от зрительного напряжения, то ли от тоски по дальним далям. Или "Голова моя глупая"... Посмотреть внимательно, что Пугачева проделывает, исполняя эту "Голову", - так ведь умом тронуться можно, не то чтобы как-нибудь обозначить "жанр". По-кукольному пластмассовые конвульсии вдруг омертвелого тела, рука, таскающая эту куклу за волосы туда-сюда... Она: и сама кукла, и внешняя сила - отнюдь не ласковый кукловод, и существо, бьющееся в этой чертовой плексигласовой оболочке, и самобичующая внутренняя воля. Что же касается вокальных интонаций - от раздражения на самое себя, на глупый мир до мазохистского восторга, перемежающегося струйками прохладной насмешливости... - их благоуханный букет способен довести до токсикозной эйфории. И тут же прозвучит что-нибудь, что отрезвит ("Позови меня с собой", например), - как воздух из окна, распахнутого на альпийские просторы.
Но такова Пугачева не только в песнях - она творит непрерывно. Ее пластика, реплики залу транслируют художественное содержание не менее значительное. От нее невозможно отвести взгляд, потому что она беспрестанно преображается. Даже обходя зал "в неистовом порыве", она достигает дальних кресел совершенно видоизмененной. Как она сидела у рампы! Здесь, в самой бесприютной точке БКЗ певица - словно слепок уязвимого одиночества, вобравший в себя весь озноб, разлитый в воздухе, весь цинизм и безразличие присутствующих. Сев за столик, у зажженной свечи, она отгородилась невидимой стеной - теперь она символ собственного внутреннего мира, который, как круг теплого света, плывет в темноте. Иной раз ее жесты чуть ли не непристойны - но она может поклониться скромным и торжественным поклоном великой артистки, какого в нынешнем мире не изобразить попросту никому.
Кажется, примадонна ведет себя на сцене как хочет, делая что хочет, но в действительности это не совсем так. Говоря словами поэта, "каждый вздох, каждый шаг, каждый миг" у Пугачевой - художественное деяние, художественное свершение. Деяние и свершение колоссального мастера и гигантского дарования, которые принципиально отличаются от самовыражения т. наз. талантов обязательностью. Она не играет перед нами, как рыба чешуей, дает не какие-нибудь там "арабески", но иероглифы глубокого смысла. Не полотно, забавляющее произвольным сплетением красочных пятен, а ряды правильных сложных знаков, которые она высекает из камня жизни с той же легкостью, с какой обычные таланты лепят свои пятна. Но, разумеется, впечатление легкости весьма относительно - на деле энергозатраты Пугачевой непомерны.
Где-то в начале концерта она сказала: "Я не составляю программы: все идет, как идет". Но в целом концерт выстроен с уникальной цельностью.
Есть устойчивые элементы "звездного" эстрадного концерта: беседы с публикой - безответные и диалогические, хождение по залу, сбор цветов... В последние годы такие элементы стали совершенно формальными, забылось, что каждый из них - особая форма контакта со звездой, составляющая для зрителя важное впечатление. Но такая девальвация - от того, что в природе попросту не осталось звезд, способных на энергетическое воздействие. Когда подростки орут при виде "Рук вверх" - их вопли вызваны созерцанием символа пубертатной гласности, энергетика ансамблистов тут совершенно ни при чем. Пугачева же - энергетический феномен, попросту медиум, проводник и регенератор токов, которые, накапливаясь по мере концерта, превращают зал в лейденскую банку. Аудитория получает от этой женщины могучую подзарядку, - а отдача артистки почти жертвенна. Глядя на лица слушателей после концерта, легко обнаруживаешь последствия погружения в пугачевскую электрическую ванну.
Концерт строится как приближение и затем - плавный уход светила, излучающего токи живоносных корпускул. Сперва оно яркое и концентрированное, подобно юной звезде, сияет белым светом, нависая над рампой. Потом, сорвавшись в зал, расточает свои лучи в пучине цветов и рукоплесканий. Наконец, замыкается в черном гроте сцены, где плавает красным гигантом, который, теряя энергию, становится все величественнее и печальнее. Возникают старые песни: и в том, насколько они изменились за прошедшие годы, мы слышим пропасть времени, одинаково бездонную, разделены ее края годами или тысячелетиями. В голосе рыдания, даже всхлипывания, столь жалостные, столь ранящие сердце, что кажется: она заглянула в эту бездну, ощутила ее безысходный ужас.
Понять ужас пустоты может только носитель жизни. Черный цвет, мертвый фон мира, поглощающая энергию энтропия стали слышны в пении Пугачевой (как, кстати, - хоть и не в такой мере - у поздней Пиаф). Алла Борисовна - один из величайших борцов с энтропией, выплескивающая в мир живительные цветные радуги, невзирая на то, что их упорно истребляет холод черноты. Энергия творчества - самая чистая и светлая из всех, производимых людьми. Пугачева превращает в нее все, чем мы живем, вплоть до самых обыденных вещей, она выражает не себя, а нас, возвращая наши чувства зарядом новой силы. Потому ее искусство в целом - сродни величайшим благопожеланиям мировой культуры, таким, как шумерское "Напутствие Скорпиона", Пятая симфония Бетховена и "Дорога" Тищенко. Действенное добро - вот что такое Пугачева.

Роман РУДИЦА


Все новости и статьи Клуба "Апрель"

Рейтинг@Mail.ru