ПУГАЧЕВА Алла Борисовна. Родилась 15 апреля 1949 года в Москве. В год окончания 496-й средней московской школы записала для программы "С добрым утром" Всесоюзного радио песню "Робот" (1965 г.).
Окончила дирижерско-хоровое отделение Московского государственного музыкального училища им. Ипполитова-Иванова и факультет
театральных режиссеров Государственного института театрального искусства имени А. Н. Луначарского (1981 г.).
Певица провела огромное количество сольных концертов в стране и за рубежом, принимала участие в десятках престижных фестивалей и
конкурсов песни.
Народная артистка СССР, лауреат Государственной премии России, кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" II степени.
Женщина, которая по-прежнему поет.
Честно говоря, не знаю, трудно ли договориться об интервью с Аллой Пугачевой. Никогда не пыталась. Но тут - в буквальном смысле слова - несчастье помогло. Позвонила Ирэн Ефимовна, вдова погибшего в прошлом году всемирно известного врача-офтальмолога академика Святослава Николаевича Федорова. Просьба была простой - что называется, "диктофон подержать". Готовится книга воспоминаний о Святославе Николаевиче. У Аллы Борисовны на ручку и бумагу хронически не хватает времени. Между тем целых двадцать лет со Святославом Федоровым и его семьей они были не просто шапочно знакомы - дружили по-настоящему, искренне и открыто. "Аллочка, конечно, народная артистка, легенда и так далее. Но у нее и к дружбе - талант, а он немногим дается", - так Иран Федорова говорила мне несколько лет назад, когда я писала документальную книжку о ее знаменитом супруге. То же самое повторяет и сейчас: в самые трудные и страшные дни после похорон она как никогда оценила поддержку и душевную теплоту "Аллочки".
Загородный дом с высоченными потолками и видом на ярко-красные деревья в саду, с которых тихо падают листья. Мерный бой часов, цокот когтей по паркету - в доме две собаки, молодая-веселая и пожилая-мудрая, от хозяйки обе ни на шаг. Алла Борисовна без малейшей косметики, в черном коротком платье-свитере, самом что ни на есть домашнем... Выражение "устала Алла" на лице и хрипловатый, среди тысяч только на себя похожий голос.
Беседа быстро вышла за рамки "мемуаров". С согласия Аллы Борисовны и Ирэн Ефимовны "Век" публикует фрагменты этого разговора. Хотя он сильно теряет в "бумажном варианте". Аллу Борисовну надо слышать и видеть. Эти интонации, жесты, стойкая самоирония, сквозящая в каждом слове, - понятно, почему академик Федоров мог часами с ней разговаривать. Оба они были достойными собеседниками и за словом в карман не лезли.
- А с чего нашлось-то все?
- С творожка!
Весной 1981 года Аллу Борисовну привезла к Федоровым на дачу общая знакомая. Пугачевой, по правде говоря, ехать не очень хотелось:
- Я была молодая, застенчивая, закомплексованная и очень популярная. Думала, что меня тащат на день рождения как свадебного генерала. А как только вошла в ворота у них на даче, то поняла, что я здесь буду нормальным человеком. У них на столе стоял творог деревенский с медом и сметанкой, и они мне его сразу предложили. Я очень удивилась: какие земные люди! Без малейшего выпендрежа. Мне сразу стало легко.
А потом в федоровской дачной бане Алла Борисовна умудрилась забыть на гвоздике все золото, которое на ней было:
- Я к этим цацкам не привыкла и сейчас-то их не ношу. Но мы ведь не простые люди - артисты! Пошла в гости и сразу все на себя напялила. Цепочки, кулончики... Куда с ними в баню, они же нагреваются. Сняла и забыла. Говорят, если оставишь что-то, обязательно в этот дом вернешься. Так и вышло (вздыхает)... Ира, ну ты пойми, такие люди, как Слава, встречались в моей жизни один-два раза. Давать оценку
неординарному человеку - дело неблагодарное. Начинаешь вспоминать самые обычные вещи... Вот, например, никак не могла привыкнуть к
его манере говорить быстро и тихо, пыталась сделать умные глаза... Чувствовала себя с ним иногда дура дурой, потому что в какую тему ни
войдешь, он ее умудрялся так развить... А помнишь, как он мне руку поцеловал? И сам обалдел. Глазами хлоп-хлоп...
И.Ф.: - Он терпеть не мог этого делать! Ты была первой и единственной женщиной, которой он поцеловал руку.
А.П.:- А я ему говорю: вот видишь, что значит сила искусства! Я же актриса!
- Кстати, о чем вы с ним разговаривали, ест профессии настолько не "смежные" ?
- Да за любую тему могли зацепиться. Вот лазеры, например. Нам их запрещали ставить на сцене. Говорили, что, мол, вредно для глаз. Става возражал: "Чушь! Смотря как луч посылать. Можно вылечить, можно убить..." А я вообще была первой, кто начал использовать лазеры на эстраде. В музее композитора Скрябина первые наши лазерщики устраивали тогда "подпольные шоу", а мы их смотрели через какие-то
стеклышки. Когда я все это увидела, мне очень понравилось. И достали, конечно, лазер. Справки какие-то добыли, что он безвреден.
- Вы ведь у Федорова и в пациентах побывали, Что случилось?
- Что-что. Осле-епла. Сейчас хорошо вижу, но вспоминаю тог случай нередко. Поди знай, в чем дело, - было воспаление глазного нерва, что-то там такое на дне... Я вернулась из Швеции. А там у меня в гостинице было открыто окно, и валил невероятно красивый снег. Вот я на него и смотрела широко раскрытыми глазами, в этаком эйфорическом состоянии... Видимо, простудилась. И просыпалась с таким ощущением, будто мне вазелином глаза намазали. Сказали, осложнение. Неделю хихикала, а потом позвонила Ире, и она сразу прилетела, как "Скорая помощь".
И. Ф.: - Слава сказал, что еще бы неделю протянула - и ничего бы сделать не смогли. Ей в институте каждый день антибиотики кололи.
- Долго пролежали?
- Я не лежала. Ира меня каждый день возила туда и обратно. Мне еще, когда я появлялась в клинике, надо было прикидываться, что я все вижу, иначе столько бы разговоров пошло: "Пугачева ослепла!" Страшное дело.
- Врачей-то боитесь?
- Кто же их не боится. Но у Славы глаза все время смеялись. И мне казалось, что, если он смеется, - ничего не страшно. Мол, в надежных руках, чего дрожишь?
- Вы быстро перешли на "ты"?
- Сразу. Просто удивительно - было ощущение, что мы давно знакомы. Я вообще с людьми не умею так общаться, чтобы (командным голосом) дружить!!!". Но я знала, что у них для меня всегда дверь открыта, а у меня для них. Что всегда можно, проезжая мимо, заехать и поплакаться в манишку. То я прибегу, то Слава, идя по Тверской, заглянет. Я его, как правило, видела в моменты, когда он был буквально без сил. До слез на глазах. Его здорово зажимали, а он совсем не бронированный был на самом деле-то. Больше изображал броню, но вместо нее носил только белый халат. А иначе и не бывает. Броня - для танков, которые тупо идут напролом. Творческие люди всегда ранимы, иначе они создать ничего не смогут.
Я запомнила, как он спросил меня: какие планы на будущее? Ответила: для меня будущее - конец сегодняшнего дня. Я живу нынешним
днем... А у него была своя философия. Он считал, что ему в жизни отмерен определенный срок - 27283 дня. И меня убедил в том, что если твои дни СОЧТЕНЫ (в хорошем смысле слова, это не значит, что осталось пять суток - и все), если ты знаешь, сколько тебе судьба отвела, можно больше успеть и жизнь становится прекрасной, Очень мне это понравилось.
- А сами вы в судьбу верили? Не пытались ее переламывать?
- От судьбы не уйдешь. Но я всегда стремилась наладить с ней дипломатические отношения.
- Ну и как, сбылось то, о чем вы в двадцать лет мечтали?
- Я же говорю, что жила сегодняшним днем. О большой сцене, об эстраде даже не думала. О чем ты говоришь? Я?! С моей внешностью?! С моей закомплексованностью?!"Я только аккомпанировала тем, кто пел, у меня профессия - аккомпаниатор. Иногда удавалось выйти на сцену и самой что-то спеть. Это было безумное счастье. А вообще-то (может, прозвучит нескромно, все равно скажу): я довольствовалась тем, что есть, но у меня была странная подсознательная убежденность, что все будет хорошо. Все получится, все удастся и придет само.
- Что "все"? И "хорошо" - это как?
- Не знаю. Не задумывалась. Мне всегда было интересно. Нравилось с цыганами работать - работала. Взяли меня в оркестр Лундстрема - как не пойти. И Кристина, кстати, такая же. У нее сейчас времени нет совершенно, но ей интересно - и она где-то в театре опять играет... Вот мы и со Славой Федоровым сколько раз говорили о том, что эстрады как таковой не существует. Сцена нужна для того, чтобы показать свой
внутренний мир, выйти к людям, как на исповедь. А если это просто иллюстрация работы композитора, то для нее и телевизора хватит. Вышел - покрасовался - ушел. В медицине такая же ситуация. Везде. Не важно, что человек делает, главное, как он к этому относится. Может ли выразить себя. Многие называют это амбициями, честолюбием. Какая разница. Если ты таким родился, если думаешь, что оставить людям... Для меня естественно понять, почему я выбираю ту или иную песню. И когда вижу другую певицу, которая этого не делает, то думаю: дура она, что ли? Постепенно начинаешь осознавать, что есть и другие люди, которые и вправду не понимают...
- Куда же без "поправки на дурака"?
- Вот Слава ее делать совершенно не умел. Он искренне недоумевал, почему он один в поле воин и никак ему не удается свои идеи внедрить. Дня него в профессии, в жизни все было так естественно, что он удивлялся: почему ж люди не трудятся? Почему воруют? Почему
обманывают? Его дико раздражало, что надо объяснять вещи очевидные, как помидор. Честно сказать, я сама, как идиотка, иногда завожусь: почему в хорошей жизни человек сразу хочет натоптать грязными ногами? Как можно хронически бросать бумажки мимо урны? Зачем везде делать помойки?
- Профессор Преображенский вам кланялся...
- Обожаю. Обожаю "Собачье сердце". Это у меня любимая настольная книга.
- Шариковых у нос хватает. А почему, интересно, они еще не всех задавили? Вас, например?
- К тезису о "непротивлении злу насилием" я бы добавила: до поры до времени. Слава был гением убежденности в своей идее. А я - гений cамозащиты.
- Но в этом смысле гениален обычный кактус.
- Я незабудка! Но всегда могла сделать вид кактуса. Чтобы защитить мою незабудочную сущ-щность!
И.Ф.: - Слава любил повторять, что лучшее средство решить проблемы - это скандал. И сознательно шел на обострение, чтобы добиться своего. Ты, Алла, тоже всегда эпатировала публику...
А.П.: - Он искал скандала, чтобы что-то "пробить", а меня скандал находил сам. Я вообще человек нескандальный. Но как только я что-нибудь делала, мне сразу говорили: "Что это такое?!" В том-то и фокус, что я никого не эпатировала. Я же не специально... У меня было свое эсперанто - универсальный язык общения. Я не могла выйти на сцену интеллигентной женщиной в сером костюме. Или надеть розовенькое платьице и спеть: "Хоть поверьте, хоть проверьте...". Хотя мне это безумно нравилось. Но я понимала, что должна продвигать что-то другое, а для этого надо было войти в образ то хабалки, то простой бабенки, то одинокой женщины с ребенком на руках. Быть доступнее. Сейчас такое называют мыльной оперой для домохозяек. А меня именовали "королевой плебеев". Я отвечала, что плебеи - это и есть то большинство общества, которому требуются мои песни. То есть народ. Вот я для народа и пою. Потом на мои концерты стала приходить интеллигенция, которой уже не надо было все время растолковывать, что есть актерский образ, маска, что нельзя меня полностью отождествлять с тем, что я делаю на сцене. Мы немножко дремучие были. Или (гордо поднимает голову) это я так талантливо все описывала, что мне верили? Песня есть, я только что ее записала (поет):
Я была так гениальна,
То я зла, а то добра,
Иногда так сексуальна...
Так оно и получалось, в принципе-то... Если у Мандельштама есть строчка "Я хочу тебя" и я это спела, то кто эпатировал публику - Мандельштам или я? Но мне одна интеллигентная женщина долго выговаривала: "Такое ощущение, будто меня заставили смотреть в замочную скважину, а я не хочу, не привыкла..." Ох, батюшки! Тот самый отучай: у нас секса нет. А я-то думала, что есть, и пела, ни о чем не подозревая... Вот пусть они сейчас посмотрят, есть секс или нет.
Но говоря всерьез, я невероятно ценила саму возможность выйти на сцену и общаться с людьми. Может, они преходящи, эти мгновения? Старалась изо всех сил прокричать свое "Ау!". А то вдруг завтра скажут: "Нет, не надо!"
- И говорили, так ведь?
- Люди-то понимали, что я делаю не то, что надо, а то, что хочу. А тем, которые были "при исполнении", я такие придумывала объяснялки! Ну, например, мне указывали, что в мини-юбке выходить на сцену нельзя. Говорю: "Я же травести". Никто не понимал, что это такое, но на всякий случай солидно кивали: "А-а, понятно. Ну тогда ладно". Или уперлись с трио "Экспрессия". Борю Моисеева не пускали ни в какую! Чтобы ЭТОГО завтра не было! Хорошо, говорю, завтра будет другой. Наклеили Боре усы и бороду, он танцует. Мне - одобрительно: "Ну вот, новый гораздо лучше..." В таких вещах я была гениальна.
- Вас веселила или злила необходимость "объяснялок"?
- Это сейчас я могу сказать, так оно было или иначе. А тогда другой жизни себе не представляла и считала все в порядке вещей. Даже думать не могла, что все настолько изменится.
- А сейчас что нужно таланту, чтобы пробиться, кроме изрядно унавоженной отечествен-ной почвы?
- Гениями рождаются, а талант - он на труде. его можно вырастить. Конечно, каждое время диктует свое. Сейчас нужны деньги, спонсоры, денежные мешки. Плюс к тому меценат не должен быть диктатором - мол, я плачу, а ты танцуй, как мне нравится. Ну и что? Раньше были худсоветы. Денег не давали, а диктовали все равно. Эти разнарядки: в начале концерта петь песни члена союза композиторов, потом члена союза писателей... А надо было просто спеть так, чтобы у них слезы на глазах выступили. И тогда эти люди вслух говорили "нет-нет-нет", а потом подходили и шепотом: "Колоссально!". Сами помогали изыскивать хитрые ходы, чтобы все прошло. Пригласят куда-нибудь поговорить: "Делай так, делай этак... Но от меня ты ничего не слышала!"
А могли три года меня не показывать по телевизору. Отовсюду вырезали и занесли в черные списки по указанию Лапина (тогдашнего председателя Гостелерадио). Я спела песню Шаинского про короля и разбитную цветочницу, которая сбежала с шутом. Такая вот "оп-па!. Тра-ля-ля ля..." (изображает). И опять те же грабли. У меня была юбочка красоты неописуемой. С золотым тиснением, сделали ее из какой-то накидки, потом Кристина донашивала. Юбка короткая, я худенькая. Режиссер все это снял. Батюшки, что началось! И с 1972 года по 1974-й - тишина. Я работала то с цыганами, то с Лундстремом, деньги зарабатывала, все-таки ребенок на руках. В 1974 году пошла на конкурс, спела "Посидим-поокаем" и стала лауреатом третьей премии. Пришлось меня по телевизору показать. Потом вызвали в Министерство культуры и объявили: "Поедешь на "Золотой Орфей".
- Трудно было выездные комиссии проходить?
- Они меня такое спрашивали, что я была в ужасе. Вот, говорила, стоит Кола Бельды, он все знает. В 1971 году я потеряла комсомольский билет, меня не пускали в Польшу и вообще собирались исключить из комсомола. Я кричала; "Не хочу в Польшу, хочу в комсомол!" Это их так тронуло, что меня выпустили. Кстати, обычно не комиссии тормозили, а просто так получалось... В Германии, например, я выступала на высоких каблуках. Ноги болят, туфли я сняла и стою за кулисами, жду, пока меня объявят. Объявили, а туфель нет. Кто-то подшутил. Но делать-то что? Юбка длинная, опустилась до пят. И я, как актриса из ансамбля "Березка", так и поплыла (изображает семенящий плавный шаг и машет воображаемым платочком) на сцену. Вот интересно, кто мог знать, что я без туфель? Ничего не видно, а на сцене бортик сантиметров тридцать. Свои стащили и сами же настучали, Был жуткий скандал: Пугачева пела босиком! Меня опять никуда не пускали в течение двух лет. Как говорится, прошли годы. Вышел босоногий мальчик и стал Агутиным...
Я стала "выездной" после 1978 г. Теперь уже сама упиралась, а меня уговаривали.
- Участвовать в "Евровидении" тоже?
- Туда надо было ехать не за премиями. Меня уговорили за две недели до начала конкурса. Показали все, что было прислано. Ни одна песня не устраивала. Я написала "Примадонну" для Меладзе. А он заболел, что-то было со связками. Но заявка подана, придется платить неустойку. Костя Эрнст говорит: поезжай сама. Да ты что, это же мужская песня, от лица поклонника! Быстро придумали сюжет с Гурченко, сняли клипок... Была масса организационных нарушений, не то что сейчас, когда все накатано. Что уж там случилось, я не знаю. Все говорят, что я была виновата сама. На "Евровидении" все очень строго, а я была в одном костюме, потом передумала и надела другой - в общем, меня чуть не дисквалифицировали, Костя бегал и договаривался, чтобы мне все-таки дали спеть. Не знаю, в общем, что и как. Честно говоря, мне безразлично. Все вокруг переживали, а я не могла понять - с чего? Это же не исполнительский конкурс. Оценивают песню. Пошла она, не пошла - решает рынок. Может, она "не в стиле". Но ты выступил, и Европа тебя увидела. Половину народа там ничего не занимает, но после конкурса гуляют вовсю и радуются жизни. Только у нас все бурлило: "У-у, Пугачева провалилась!" Или: "Хамы, как вы могли нашу Аллу Борисовну..." До "Евровидения" я два года не выступала. Возвращение получилось с таким скандалом - лучше не придумаешь. "Примадонну" до сих пор поют, и я знаю, что песня замечательная. А я, когда утихли страсти, спела "Позови меня с собой". Пусть будет про запас.
И.Ф.: - Слава ее все время подвигал на "гражданственные темы" песен. Помнишь, он тебе даже писал тезисы?
А.П.: - Ну, я раз в три года глупею. Причем прекрасно себя чувствую и иду на это с большим удовольствием. Однажды пришла к вам и говорю: "Славик, у меня горе! - Какое? - Горе от ума!". А когда выходила из своей глупости, предлагала: давай что-нибудь умное спою, напиши мне темы. Тут он. конечно, начинал нести какую-то чушь - "объединение сердец", "поднять Россию с колен"... Я вежливо выслушивала и обещала, что "подумаю". Подвигал он меня, подвигал и сам, похоже, подвинулся. Зря он пошел в эту политику. Мы с ним когда-то давно спорили - я доказывала, что не надо состоять в какой-то партии, чтобы быть порядочным и хорошим человеком. А он возражал: это в наше советское время - как прививка против оспы. Потом мы дискуссию сворачивали и приходили к выводу, что, может, стоит и мне вступить в КПСС. чтобы изнутри ее развалить... Все равно не вступала. А он был ближе к миссионерству, чем к полигике. Как Сахаров. Ему надо было заниматься любимым делом и проповедовать, но за черту не заходить. Ни в президенты, ни в парламент... Он был не слепой идеалист, а подслеповатый. Правда. сказать ему об этом было все равно, что объявить ребенку, что Деда Мороза нет, им сторож нарядился, а подарки мама купила.
- А можно вообще привыкнуть к "эрозии идеалов"? Или к предательствам?
- Честно сказать? Лучше не привыкать, но все-таки можно. Да и скорее всего НУЖНО. Тебя это не должно ранить. Те, кто замыслят предательство, как раз того и добиваются - изранить тебя изнутри, вывести из равновесия. Я как-то больше к этому готова, может, потому, что женщина. Не надо наращивать броню, но кричать на всех углах: "Нет, меня не продадут" - тоже идиотизм.
- Сильно ли меняются времена?
- Нам все-таки досталось интересное время. Все шло на голом энтузиазме, ничто тебя не давило, и ты мог лететь на свет звезды своей (распахивает руки крыльями). На этих крыльях не висело ни дел нужных, ни коммерческих сделок, ни расчетов "пойдет - не пойдет" (крылья при каждом слове рывками опадают). Было чувство стабильности. В деньгах мы нуждались, но не считали их главным. Все равно ничего не получишь, кроме любви народной, а что-то делать надо.
- Но любовь согревала?
- Того, что получили мы, уже не будет. Утрачено. Тогда любили просто за то, что ты есть. Сейчас смотрят, сколько ты получаешь, от этого вся любовь и зависит.
- Да нет, за это уважают, боятся... А любят все равно за то, что - с крыльями. Другое интересно. Как, по-вашему, "давить и не пущать" - примета времени или свойство человеческой натуры?
- Это вопрос культуры. На Западе никто из артистов не любит Майкла Джексона. Но он выходит на сцену - и все встают. Он чего-то достиг, и ты должен это признать. А у нас все и всех активно не любят. Чего это он вылез? Давай-ка его уберем и установим свою планку, твердый середнячок. Кроме того, у нас категорически нельзя становиться "экс". Экс-чемпион, экс-президент... Пока в силах, надо зарабатывать и вкладывать во что-то.
- Очень небольшой получается промежуток между "вице" и "экс". Расхожая фраза "поспешили родиться". Вы к себе ее не примеряли?
- Все приходит либо поздно, либо слишком поздно. А к некоторым - очень вовремя. Я вот в зависимости от ситуации: иногда встречу какого-нибудь молодого человека, который мне очень нравится, и думаю: "Ну, блин, поспешила родиться! Лучше бы я с тобой в школе училась..." Но пока меня это особо не задевает, потому что и в 25, и в 26 иногда смотрят на меня так, что "О!" Потому что муж молодой. Хотя мне кажется, что я очень долгую жизнь прожила. Кто-то вскрикивает: "Ой, все было будто вчера!" Нет. Очень давно. Все-таки с базара идем. И в этом есть своя прелесть - незачем суетиться, строить планы, себя заставлять... Сама себе иногда говорю: "Хочется тебе это делать? - Нет. - Но надо. Сделаешь? - Да-а... Только молчи об этом". И пошла, куда хочу.
- Как вы думаете, от человека что-нибудь остается на земле?
- Конечно. Его ученики. Семя, которое он забросит, Мечта, которая осуществится. А вот памятники разные, годовщины, поминки - я этого очень не люблю. Понимаю, что надо присматривать за могилами. Но делать из смерти культ? У нас даже на Пасху все зачем-то идут на кладбище. А праздник должен состояться.