ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ НЕ ПОЕТ персона - парадокс Был такой анекдот. Перенесли Брежнева в машине времени на сто лет вперед. Никто его не знает, скучно... Открывает он Большую советскую энциклопедию (тогда считалось, что это издание будет всегда). А там написано: «Брежнев Л.И., второстепенный политический деятель времен Аллы Пугачевой»... Эта хохма глубже, чем кажется. Потому что вовсе не Брежнев настоящий символ застоя. Предельным выражением эпохи является именно судьба и карьера Аллы Борисовны. Это изумительная иллюстрация к тому, во что превращается могущественная некогда империя на излете своего существования. Такая империя в последние годы живет не реальными делами или обстоятельствами, а символами. Есть великое символическое событие, которым все клянутся (индустриализация, Великая Отечественная война, полет Гагарина). Есть вождь, который на самом деле давно ничего не может. И есть десяток деятелей искусства, обожаемых за прошлые заслуги, не производящих ничего нового, не помнящих себя; именно им принадлежат первые места на Олимпе, потому что, если на Олимп вдруг пропустят молодых богов — пусть почтительных, уважительных, ничего не желающих уничтожать, — все тут же рухнет. Страна уже не выдерживает ничего первосортного, она прогнила до такой степени, что первое же сильное потрясение — пусть это будет даже просто хорошая песня — выведет ее из сонного оцепенения и тем погубит. Она может только спать, как очень больной старый человек. Искусство в ней должно быть именно таким — заведомо третьесортным и притом чисто символическим. Никто давно не оспаривает первенства Аллы Пугачевой на отечественной эстраде. И никто давно не помнит, что, собственно, поет эта «женщина, которая не поет». Все ее заслуги остались в безнадежно далеком, почти мифологическом прошлом. Она — как космонавт, который больше не летает. А что бывает с символом, который не хочет оставаться лишь символом, наглядно продемонстрировал Гагарин. Это не заговор, это судьба. Причем никто ведь не спорит: когда-то и империя, и Пугачева были вполне себе кондиционные, даже и во всемирном масштабе. Пугачева не получала, конечно, главных наград мировой музыки, но как-никак собрала неплохой урожай импортных призов (заслужив все, что можно, в СССР и постсоветской России): все-таки она выигрывала «Золотого Орфея» и Сопот, блистала в Зеленой Гуре, а если вам недостаточно соцстран — то и в Швеции успех имела (с песнями Уго Линденберга), и в Штатах, в Нэшвилле, завоевала приз на кантри-фестивале, а в Финляндии — «Золотой диск». Там даже судно «Алла» назвали в ее честь — при жизни этого никто из скандинавских поп-звезд не удостаивался, а русская запросто. Каким жупелом для одной половины мира и надеждой для второй его половины был Советский Союз — и говорить нечего. Беда в том, что воспоминание о величии осталось, а подкреплять его больше нечем. И никакая перестройка этого положения не изменит — просто потому, что империя осталась, даже утратив все свои окраины. Для радикального обновления страны нужны слишком масштабные перемены — Россия в ее нынешнем состоянии их не выдержит. А потому и Лещенко уже называют великим артистом, и Винокур дважды в год празднует очередные юбилеи, и Пугачева остается номером один, периодически напоминая о себе новыми и новыми акциями, по большей части скандальными. Алла Борисовна ни в чем не виновата. Она недавно спела песню «Живи спокойно, страна, я у тебя всего одна, все остальное в тени — ну извини». Это, конечно, сильное преувеличение, но вектор размышления задан верно: Пугачева была у страны одна, такие существовали в 70-х условия игры. Вакантное до тех пор место королевы советской эстрады (не Зыкину же было предъявлять Западу в качестве символа нашей продвинутости!) заняла Алла Пугачева — после того как в 1975 году спела «Арлекино». Проблема в том, что СССР в то время был вполне интегрирован в мировые дела, несмотря на «железный занавес» и всплески комиссарской идеологии. Академик Сахаров не зря верил в конвергенцию мировых режимов: до Андропова это казалось вполне реальным. Никсон дружил с Брежневым не «по долгу службы», а «лично». Возникла новая тенденция: доказывать миру, что мы вовсе не дремучие, отсталые, а вполне современные, хотя в чем-то неисправимо второсортные. И Алла Пугачева стала «витриной» Советского Союза: не просто певицей, а «певицей на экспорт», первой мегасуперзвездой западного образца. Проект был согласован на самом высоком уровне. Нужно ли нам много мировых звезд? Совсем не нужно, это будет покушение на «основы». А одна? А одна пускай. И чтобы все у нее было по-западному: роскошная квартира, роскошная машина и множество скандалов. До этого судьбоносного решения (1975) Алла Пугачева была обыкновенной советской певицей — не лучше, а в чем-то и похуже прочих: вокальные данные у нее были не более выдающиеся, чем у той же Толкуновой, репертуар так себе, биография стандартная. Пугачева родилась 15 апреля 1949 года, с детства пела, окончила московскую школу No496, в 1965-м впервые записалась на Всесоюзном радио (песня «Я робот», программа «Доброе утро»), солировала в липецком ансамбле «Новый электрон» и столичном коллективе «Москвичи», работала с джазовым оркестром знаменитого Олега Лундстрема и ансамблем Павла Слободкина «Веселые ребята» — со Слободкиным училась в прославленном музыкальном училище им. Ипполитова-Иванова. Там-то он разглядел в ней не столько даже блистательный творческий потенциал, сколько фантастические честолюбие и работоспособность. А работоспособность была действительно нужна — поскольку первый по-настоящему раскрученный советский ВИА, созданный еще в 1966 году, давал до 80 концертов в месяц. Все, кто прошел школу Слободкина, так или иначе реализовались в поп-музыке, многие вышли в первые ряды, хотя Пугачева взлетела выше всех. В 1975 году ее стали готовить к выступлению на «Золотом Орфее» — болгарском конкурсе, проводившемся в Золотых Песках; на него регулярно приезжали поп-исполнители из капстран — пусть и второго ряда. На одиннадцатый фестиваль, куда поехала Пугачева, был приглашен Крис Уэйн, которого сейчас уже никто не вспомнит, но тогда это было довольно заметное имя. Именно ее экспромтный дуэт с ним на закрытии конкурса был главной сенсацией пугачевской программы — она подпела звезде с великолепной непосредственностью. На «Орфее» Пугачева исполняла две песни — «Ты мне снишься» (не путать с «Ты мне не снишься», другим эстрадным хитом 70-х) и «Арлекино» знаменитого болгарина Эмиля Димитрова, в хорошей обработке и с новым припевом, который сочинила сама. Кстати, Пугачева осталась навеки благодарна Димитрову — на прошлогоднем концерте в Софии полупарализованного певца вывезли в коляске на сцену, Дива встала перед ним на колени и спела «Арлекино» под рыдания и овации зала. «Мы гордимся, что ваша звездная карьера началась здесь», — говорили ей болгары, и в этом нет преувеличения. В Москву Алла Борисовна вернулась суперзвездой, и ее «Арлекино» закружился на всех проигрывателях: гибкая грампластинка разлетелась четырнадцатимиллионным тиражом. До этого подобный успех выпадал только на долю миньона «Веселых ребят», где они перепели по-русски битловскую «Облади-облада». И понеслось. Оказалось, что в эпоху конвергенции именно Пугачева необыкновенно востребована; ее быт стал объектом пристальнейшего внимания иностранных корреспондентов. В СССР есть собственная поп-звезда! Она снялась в фильме «Женщина, которая поет»; напела за Барбару Брыльску песни для «Иронии судьбы» (этот миньон тоже стал рекордно популярен); регулярно концертировала по соцстранам и выпускала хиты один за другим. Я отлично помню тогдашнюю Пугачеву — ее двойной альбом «Зеркало души» стал событием, за ним в «Мелодии» тогда еще на Калининском проспекте стояли по два-три часа, очередь тянулась от самого «Октября» (ныне закрытого)... Песня «Все могут короли» победила в 1978 году в Сопоте. Высоцкий мог иронизировать: «Смотришь конкурс в Сопоте и глотаешь пыль», — а для советского зрителя это был настоящий праздник на фоне сплошных программ «Ленинский университет миллионов» да хоккейных матчей, во время которых мы вечно выясняли наши трудные отношения с чехами. «Все могут короли» — суперхит конца 70-х, и сам я, помнится, сочинял для школьных вечеров множественные переделки этой песни Зацепина–Дербенева, ставших постоянными авторами Пугачевой. Последовали песенные программы «Пришла и говорю», «У нас в гостях Маэстро», «Монологи певицы» — лучшие вещи Пугачевой и сдержанного латыша Раймонда Паулса звучали, как правило, в новогодних «Огоньках» и стремительно завоевывали страну. Их перепевали, пародировали, разучивали наизусть, с ними поступали в театральные и музыкальные вузы. Второй Пугачевой не могло быть так же, как второго Брежнева. Ей стало доставаться все: персональная полка в музыкальных магазинах, невероятное количество альбомов и выступлений, звания, награды и регулярное участие в концерте на День советской милиции. О, современному человеку не понять, что такое было выступить на этом концерте! (Или опять понятно?..) Это был знак высшей неприкосновенности. Вы могли считаться своим человеком в Кремле, но если не дружили с милицией — никакие должности и связи ни от чего не застраховывали; а вот участие в смотре сил советской эстрады 11 ноября являлось индульгенцией на все случаи жизни, вроде нынешнего талона «Не досматривать». Честно говоря, тогдашней Пугачевой нельзя не восхищаться. Она была бешено трудоспособна, эпатажна, остроумна, пыталась расширять круг поп-авторов (отваживалась петь Мандельштама и Шекспира, пусть с сомнительными исправлениями, из-за которых прославленный 66-й сонет менял смысл на прямо противоположный; да ладно уж, кто там считает!). Она раскапывала стихи Семена Кирсанова и сочиняла на них прелестные песни («Эти летние дожди»). Для нее писал Вознесенский, она пела Ахмадулину, о ней высоко отзывался Окуджава — ему казалось, что Алла Борисовна притягивает громы и молнии косной критики, а он ведь всегда сочувствовал угнетенным... Кстати, именно песня на стихи Вознесенского — «Миллион алых роз» — стала последним суперхитом Пугачевой. Шел 1982 год. Это была последняя ее песня, которую пела вся страна — и которую петь действительно хотелось. Примерно в это же время прославились «Старинные часы», строчка из которых — «Жизнь невозможно повернуть назад» — была, в сущности, горьким признанием: пик карьеры миновал. Если бы Пугачева ушла в 1983-м, когда ей было тридцать четыре, — она осталась бы легендой советской сцены. Весь дальнейший ее путь пройден уже не талантливой и оригинальной певицей, чей голос гибок, богат и разнообразен, а символом, тенью, пиар-продуктом; Пугачева с 1985 года не создала ничего нового, и это вполне объяснимо. У нее случались большие или меньшие удачи, появлялись песни, которые подхватывались народом и пародировались эстрадными хохмачами, — но быть певицей она перестала, сделавшись ньюсмейкером. Ее скандалы с гостиничной администрацией, ее браки, отношения с дочерью, властями, прессой — вот главные темы публикаций о ней. Про музыку никто не вспоминал, да музыки и не было. Большой ошибкой Пугачевой явился концерт в чернобыльской зоне в мае 1986 года — людям, собравшимся в зале, было не до песен, прямо среди концерта объявили очередную пожарную тревогу, пожарники кинулись к выходу, мероприятие оказалось безнадежно сорванным, и все попытки Пугачевой оживить его припевом «Эй вы там, наверху!» не имели успеха. Большим мужеством было съездить в зону через месяц после аварии — но что толку? Создать иллюзию, что в Припяти все спокойно, Пугачева не могла: там было уже «слишком спокойно», всех людей вывезли. Для меня, помню, именно тот чернобыльский концерт стал знаком, что все, хватит, Пугачева кончилась: надо было остаться мифом, чутье изменяет, хитов нет, бестактности на каждом шагу... Но в России не умеют уходить вовремя — вероятно, потому, что уйти у нас можно только в никуда. Это тебе не Запад, где политик или шоумен может безбедно существовать на пенсию. У нас выпасть из круга света — значит сразу впасть в опалу или нищету, стать виновным во всем, включая будущее, или превратиться в объект насмешек. И Пугачева продолжала оставаться на эстраде, удостоившись в декабре 1991 года последнего в истории звания народной артистки Советского Союза. Вот был идеальный повод уйти на «тренерскую» работу! — однако и тут не случилось ничего подобного. Дело в том, что Пугачева сделала уход со сцены одной из своих главных тем. Когда у нее еще был сильный и богатый голос, она с выдающимся темпераментом пела грустную песню «Когда я уйду далеко-далеко»... Но не уходила — ни далеко, ни близко. «Нельзя вернуть любовь и жизнь, но я артист, я повторю» — тоже она, 1983 год; повторяла до бесконечности. Другим способом лирического самоподзавода стала бесконечная эксплуатация темы «Трудная жизнь звезды». Звезде очень тяжело, она вся на виду, вся для вас! — а вы же ее еще и мучаете своими расспросами, грязными лапами лезете в тонкую личную жизнь... Ирина Лукьянова в 1997 году написала резко, но точно: «Зритель вправе ответить: никуда я не лезу, национальное вы наше достояние, но как быть, если вы это свое личное-интимное-чистое так повсюду разложили, что не обойдешь?» Пугачева была везде, она попрежнему оставалась единственной, ей очень нравился этот истинно советский статус — но она (как и Путин, кажется) продолжала упорно не понимать, что стать единственным — значит и получать за всех. Пугачеву в самом деле ругали за десятерых и ненавидели как символ попсы — но она ведь и являлась этим символом, и ничего другого для себя не хотела. Чего же негодовать, что в твою личную жизнь лезут, когда сама ты делаешь ее темой светской хроники, появляешься то с одним, то с другим, выходишь замуж за плохого певца вдвое моложе себя, поешь с ним хором «Зайку мою»... Иное дело, что в 70-е все это имело оборотную сторону — пугачевский талант; 80-е она провела в растерянности, в 90-е попросту пела хуже и хуже, но ее клан уже занял все командные высоты на отечественной эстраде. Без благословения Пугачевой не могла состояться ни одна новая звезда: всех она немедленно подгребала под себя на ежегодном смотре «Рождественские встречи». Вызывалась быть наставницей молодых — и довела это до абсурда на последней «Фабрике звезд», призванной реабилитировать клан Пугачевой за хамские выходки Филиппа Киркорова; она подбирала молодым и композиторов, и поэтов, и продюсеров, раскручивала малоизвестных авторов (в том числе погибшую Татьяну Снежину, чья песня «Позови меня с собой» вернула Пугачевой подобие популярности)... Все для того, чтобы по-прежнему быть единственной и главной — пусть и в качестве патронессы, а не звезды. Между тем как режиссер, продюсер и создатель новых имен Пугачева не представляет собой решительно ничего интересного (ее композиторский талант тоже оказался ниже среднего). Последняя «Фабрика» на диво бедна личностями, и сама Алла Борисовна не сумела продемонстрировать там ни одного оригинального решения, ни одной остроумной реплики, даже ни одного дельного совета молодым дарованиям. Все, что она спела с 1995 года, в объективном хитпараде не поднялось бы выше третьей, а то и пятой десятки. Провал на «Евровидении» в 1997 году не заставил суперзвезду одуматься — она попрежнему пребывает в образе капризной и усталой дивы, которую тяготит всеобщее внимание. Теперь она по-настоящему похожа на Россию: за душой уж подлинно нет ничего, кроме репутации. Когда-то было великое прошлое, кто спорит (правда, оно становится все более великим по мере удаления от него — раньше-то все еще его помнили). Но сегодня нет ни культурного багажа, ни новых идей, ни таланта, который тоже ведь иссякает, особенно если изначально был не калласовских масштабов... Надо закончить с этим проектом и начать какой-то новый. Но страшно, и жалко, и холодно на ледяном ветру новых времен... Вся наша нынешняя жизнь — это один бесконечно затянувшийся концерт Аллы Пугачевой со вставками Евгения Петросяна, с салатом оливье в буфете и мемориальной доской в честь Иосифа Кобзона на стене Концертного зала «Россия». В первых рядах — первые лица и милицейские генералы. В последних попивают пиво полусонные студенты. Между ними — средний класс. Какова публика, такова и звезда. Кончится ли когда-нибудь этот концерт? Наверное, так и будет длиться, пока стены нашего общего Концертного зала «Россия» не рухнут под ветром каких-нибудь очень уж неприятных перемен. Но и на руинах кто-нибудь продолжит говорить о стабильности, а еще кто-нибудь затянет «Жил-был художник один». Ведь нам было так хорошо вместе. Дмитрий Быков (от ред. - весьма поверхностная публикация с претензией на нечто глубокое... автор вообще имеет весьма смутные представления о жизни и творчестве А.Б.) Все новости и статьи Клуба "Апрель"