Александр Стефанович. Пугачевочка. Операция «Хижина»
А потом на Горбоноса свалился подарок судьбы. Название фильма, в котором снималась Пугачева, решили заменить. Над «Третьей любовью» вся студия, как я уже писал, просто издевалась. Мосфильмовцам вообще палец в рот не клади. У них своеобразное чувство юмора. Так, серьезную психологическую драму «Возврата нет» они когда-то переиначили в «Разврата нет». Мою первую картину «Вид на жительство» вся кинофабрика называла не иначе как «Вид на сожительство». В свое время мне пришлось заменить название сериала «Бесшумная смерть», так как каждый знакомый при встрече в буфете напевал песенку из популярного мультфильма: «Как вы лодку назовете, так она и поплывет...» Сериал назвали «Время жестоких». А когда Андрей Михалков-Кончаловский снял фильм «Сибириада», его тут же прозвали Папин-Сибиряк.
Фильм Орлова получил свое окончательное название по песне Аллы Пугачевой — «Женщина, которая поет». Это при том, что написал ее какой-то Горбонос! Тогда никакой композитор, даже самый знаменитый, не мог работать на «Мосфильме» — эталонной студии страны, если он не являлся членом творческого Союза. Будь он даже Петром Ильичом Чайковским. А чтобы вступить в Союз композиторов, требовалась «крупная форма», то есть работа на полнометражном художественном фильме. Получался замкнутый круг.
Но композитору Борису Горбоносу удалось его разорвать! Новые хиты стали быстро раскручиваться. Алла пела их в телевизионных концертах, где объявляли: «Песни из нового фильма с участием Аллы Пугачевой». А когда фильм вышел, мы раскрыли тайну: «Смотрите, какая талантливая Пугачева! Она не только певица, но еще и композитор! Горбонос — просто псевдоним, из скромности». Газеты и журналы отдавали целые полосы под эту историю.
Когда фильм собрали вчерне, Орлов пригласил нас на рабочий просмотр. Что сказать? Саша не виноват, он очень старался, но у этой ленты отсутствовал сколько-нибудь внятный сюжет. По моему мнению, преодолеть это обстоятельство было выше режиссерских сил. В основе картины лежала такая, с позволения сказать, поучительная история: Певица встречает Поэта, но Любовь у них не получается, зато рождается Песня. Короче, не Голливуд. Не «Кабаре» и не «Звезда родилась», а кошкины слезы.
Автором сценария был главный редактор объединения, в котором снималась картина. Он сам у себя принимал сценарий — результат был налицо. Любым попыткам хоть как-то подлатать сюжетную линию драматург отчаянно сопротивлялся.
После просмотра мы Орлову ничего не сказали, но он все сам понял по нашим унылым физиономиям. А ночью меня осенило:
— Пугачевочка, не расстраивайся. Фильм уже не исправить — что сняли, то сняли. А вот публику можно настроить в нужном направлении. Давай «запулим» журналистам, что это твоя биография. Тем более что есть некоторые параллели: у героини ребенок — и у тебя дочка.
— А поверят?
— Да какая разница?! Говори всем, что картина про тебя. Пусть сами разбираются, так это или нет. Понимаешь, художественный фильм по биографии живого человека у нас в стране, по-моему, еще не снимали!
Выходит фильм. Народ валом валит. Всем интересно посмотреть историю личной жизни Пугачевой. Тогда это было немыслимо, чтобы про живого еще персонажа сняли кино. И про кого! Не про Брежнева или космонавта подумала.
По опросам журнала «Советский экран» Алла была названа зрителями лучшей актрисой года! Она опередила саму Людмилу Гурченко! А песни Пугачевой-Горбоноса заняли первые места в хит-парадах.
На волне успеха можно было представить Пугачеву публике как средоточие всевозможных талантов в дополнение к несомненным музыкальным способностям. Она, мол, не только певица и композитор, но и поэт, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Но из этого ничего не получилось. Литературными дарованиями, да простит меня Алла, природа ее обделила. А вот с художницей Пугачевой вышла забавная история.
Недавно в одном из интервью Аллу «занесло» (это с ней периодически случается), она заявила, что я присвоил себе ее первые рисунки, созданные во времена нашего брака. На самом деле я так и не понял, о чем идет речь, потому что на моей памяти Алла «создала», если можно так выразиться, одно-единственное полотно.
Как-то я попросил ее что-нибудь нарисовать, например человечка, солнышко или домик. Пытался понять, есть ли художественные способности.
— Я не умею, — стала отказываться Алла.
Пришлось объяснить, что в так называемом «современном искусстве» многие художники дурят народ, абсолютно не умея рисовать. И вообще, современное искусство — это такое большое надувательство. Вот, к примеру, один из кумиров фрондирующей интеллигенции,
Казимир Малевич, по моему глубокому убеждению — вообще жулик. Он использовал трюки французских художников, которые за тридцать лет до него написали и черный квадрат, и красный, и белый, и даже синий. Но Малевич выдал это за собственное открытие.
— А ты чем хуже? Можешь так же поступать, — наставлял я. — Ну-ка, сделай фигу.
Алла построила композицию из трех пальцев. Я взял ее руку, приложил к листу бумаги и обвел фломастером. В углу она поставила свою подпись.
— Это будет твой первый живописный шедевр, — пошутил я.
Какое-то время ее «произведение» висело на кухне, приколотое к стене кнопкой. Куда оно потом делось, уже не помню. Но могу успокоить Аллу Борисовну: эта мазня никакой ценности не имеет. Говорю ответственно, как вице-президент Московского отделения творческого союза художников России и как почетный академик Российской академии художеств.
Мы часто проводили время с друзьями и знакомыми. Одни были из моего окружения, другие — из окружения Аллы.
Как-то выходим из «Балалайки», так мы называли ресторан Дома композиторов, и я обнаруживаю, что заднее колесо моих «Жигулей», стоящих на парковке, проколото. Чертыхаясь, достаю из багажника запаску, домкрат, начинаю поднимать машину.
В это время на пороге «Балалайки» появляется мой давний друг — д’Артаньян всея Руси Михаил Боярский.
Он тоже там «отдыхал» и вышел покурить. Мы с Мишей все детство провели в одном доме на Гончарной улице в Ленинграде. Он на первом этаже в квартире девятнадцать, а я на втором — как раз над ним, в квартире двадцать три. Родители категорически запрещали Мише со мной общаться. Я был хулиганом и «грозой» Гончарной, а он из интеллигентной семьи замечательного артиста дяди Сережи Боярского. Родители хотели сделать из сына музыканта. Поэтому Мишка с большой черной папкой для нот таскался в музыкальную школу, а все ребята с нашего двора ходили в общеобразовательную №153. Ну как это можно было ему спустить?! Вот я и лупил его, благо был старше. А потом, через много лет, когда стал режиссером, пригласил на «Мосфильм» на главную роль в своей картине, сказав: «Прости, Миша, за то, что отравил тебе счастливое детство...»
И вот теперь у «Балалайки» мы слышим: «Алка, Сашка, чем вам помочь? Давайте машину подниму».
С этими словами Миша ложится на асфальт, залезает со стороны багажника ногами вперед под «Жигули» и пытается отжать их на руках, как штангу. Домкрат срывается, машина, у которой снято заднее колесо, кренится, ползет и полностью накрывает кузовом Боярского, припечатывая его к земле.
Мы с Аллой замираем, потрясенные. Только что на наших глазах погиб народный кумир. Я уже представляю заголовки в завтрашних газетах: «Под колесами машины Пугачевой и Стефановича погиб Михаил Боярский». Срывая кожу с пальцев, бешено кручу домкрат, поднимаю машину. И что вы думаете? Боярский вылезает из-под нее без единой царапины. Вот что значит настоящий мушкетер!
Миша отряхивается, машет нам рукой и скрывается в глубинах ресторана. А мы стоим с открытыми ртами.
Но далеко не все наши знакомые были такими душевными и искренними, как Миша. К нам в компанию попадали разные люди.
Недавно Илья Резник разразился воспоминаниями. Дал интервью, в котором нарисовал впечатляющую картину. В далеком 1978 году, уставший от бешеных оваций и усыпанный цветами, Резник выходит из Политехнического музея после триумфального концерта и тут к нему бросается Стефанович и умоляет вернуть его жену Пугачеву. Напомню, что мы с Аллой развелись в 1981-м. Видимо, у Ильи что-то с памятью. А может, это попытка выдать желаемое за действительное? Ведь он довольно точно описал выход из Политехнического властителей дум того времени — Андрея Вознесенского или Евгения Евтушенко. (Про Резника тогда никто и не слышал.)
Но вот какая тонкость. По стечению обстоятельств Илья был женат на моей хорошей знакомой, одесской красавице Регине Гриншпун. И я прекрасно знал, что творится в их семье. Так что надувать щеки не надо. В 78-м году Резник, бывший артист Театра имени Комиссаржевской, занимался литературной поденщиной: писал пародии, тексты для капустников — и кис под унылыми ленинградскими дождями. С Региной мы перезванивались, и она не раз просила меня дать Илюше хоть какую-нибудь работу.
В тот год ему повезло: Пугачева поругалась со своим постоянным автором Леней Дербеневым (о причинах ссоры речь впереди), а я решил вставить в свою картину «Пена» новую песенку на сочиненную ею музыку. Чего не сделаешь для любимой жены! Вспомнили про Резника. Так он попал в гостиницу «Мосфильма», где сочинил слова к песне «Поднимись над суетой». За несколько лет до этого Илья написал для Пугачевой текст к одной песенке, но Алла категорически отказывалась с ним работать, предпочитая стихи Дербенева. А Резник спал и видел, как бы восстановить с ней сотрудничество. Мне пришлось Аллу долго уговаривать.
В том же интервью Резник рассказывает, что Стефановича Пугачевой сосватали Зацепин с Дербеневым, наговорили с три короба о великом режиссере... Без ложной скромности скажу — это еще что! Один поэт даже гением меня назвал. Вот почитайте! Привожу шедевр с сокращениями, так как он довольно многословный:
«АЛЕКСАНДРУ СТЕФАНОВИЧУ —
РЕЖИССЕРУ И ЧЕЛОВЕКУ
Оркестры! Расчехляйте трубы!
Греми, декабрьский барабан.
Сыграй в честь Саши фугу, Шуберт!
Спой «Колесо», Бабаджанян!
Скворец, трудяга ежедневный,
Идей ты полон до ушей.
О, режиссер мой сладкопевный,
Висконти наш и Эйзенштейн.
Ревут Израиль и Антанта
В сей день, почти что юбилей:
— Мудрец, он так похож на Канта!
Он очень умный. Как еврей.
Он одевается «по фирме».
Он свеж. Он чист. Он мыслью нов.
И слышал я, что на «Мосфильме»
Ему завидует Сизов!
Мон шер — пример для поколений.
Он тот, который поведет.
Как он грассирует?! Как гений!
Он Михалкову руку жмет...
Тридцать четыре — это дата.
Но ты, как прежде, молодой.
И в этом АЛЛА виновата.
Признайся, «Мальчик дорогой...»
И т. д., и т. п. в том же духе.
Автор — Илья Резник. Написано в день моего рождения 13 декабря 1978 года...
Мой фильм «Пена» снимался в Сочи. Алла тоже приехала туда, чтобы мы могли вместе отдохнуть, и согласилась дать в городе один концерт. Мы жили в гостинице «Жемчужина». К нам часто приходил в гости наш друг Леня Гарин. Он, как вы помните, был свидетелем на нашей свадьбе и соавтором Аллы по песне «Женщина, которая поет». Гарин вместе с Жорой Гараняном написал музыку к моему первому фильму «Вид на жительство», он же в свое время познакомил меня с Соней Ротару.
И надо же было такому случиться, чтобы на одном этаже с нами, в номере прямо напротив нашего люкса поселилась бывшая жена Гарина — певица Жанна Горощеня, которая ушла от Леньки к какому-то бандиту! Когда они с Гариным столкнулись в коридоре, тот пригрозил: «Если будешь тут крутиться, я тебя убью». Конфликт усугублялся тем, что Леня требовал у жены встречи со своим ребенком, а урка заявлял, что теперь отец ребенка — он. Через пару дней нашего друга нашли на улице с проломленной головой. В убийстве сознался бармен из портового кабака. Сказал, что Гарин напал на него ночью и он защищался.
В те дни я увидел, какой отзывчивой может быть Пугачева. Когда Леня погиб, все хлопоты она взяла на себя. Ездила в морг, покупала гроб, простыни, костюм, в котором его хоронили. Иосиф Давыдович Кобзон помог организовать достойные похороны в Москве. Он благороднейший человек, спасибо ему. У меня каждый день были съемки. Но я собрал своих администраторов и сказал: «Ребята, конечно, это не входит в ваши обязанности, но я вас прошу, помогите». Они помогли — с автотранспортом, с самолетом. Концерт Пугачевой в тот день отменить было нельзя. Алла вышла на сцену и сказала: «Вчера погиб мой друг, и все, что я буду петь, посвящаю ему». Публика слушала ее с замиранием сердца и встала на последней песне.
Однажды Пугачева попросила меня съездить с ней на фирму «Мелодия» — посмотреть конверт новой пластинки «Все могут короли». Увидев его, я ужаснулся: обложка была чудовищная. Пугачева в каком-то немыслимом сарафане делает из пальцев корону над головой.
«Ребят, вам не стыдно? — сказал художникам. — Вы видели пластинки «Битлз» или «Роллинг стоунз»? Есть у вас хоть какое-то воображение? Если нет, могу помочь. У нас на «Мосфильме» целый цех художников, занимающихся титрами и графическим оформлением. Попрошу их сделать новые эскизы».
Пришел на «Мосфильм», договорился. Заказ выполнили на мировом уровне. Вместо обычного диска мы сделали первый в нашей стране двойной альбом. Я придумал название — «Зеркало души» — и как его оформить. Снимал Пугачеву фотограф Слава Манешин. Четвертую страницу обложки украшал очень эффектный портрет — отражение Пугачевой в старинном зеркале, которое до сих пор висит у меня дома. А на фотографии к первой странице Алла как будто летела.
Мы со Славой долго мучились: как достичь такого эффекта? Снимали в нашей квартире. Я предложил положить Пугачеву на антикварный столик с мраморной столешницей, который стоял под зеркалом. Алла легла на живот, волосы свесились вниз. Я держал ее за ноги, чтобы не упала. Манешин устроился на спине под столиком и снимал снизу. Создавалось впечатление, что Пугачева парит в небе.
В результате получился не альбом, а бомба. Во-первых, ни у кого из артистов в нашей стране не было таких «двойников», а во-вторых, он был сделан по единому замыслу, в единой эстетике, а в сопроводительном тексте закреплялся образ одинокой страдающей женщины.
И все бы хорошо, если бы не одна грустная деталь. Как оказалось впоследствии, Леня Дербенев хотел, чтобы на пластинке «Все могут короли» были песни только на его стихи. В то время такие авторские диски не выпускались, очевидно, это была частная договоренность Лени с редактором, мы о ней ничего не знали. И сами того не подозревая, торпедировали дорогой сердцу Дербенева проект, так как в «Зеркало души» вошли еще песни на стихи других поэтов.
Так возникла первая трещина в наших отношениях с Дербеневым. Но часто так или иначе затрагиваешь чьи-то интересы. Жаль, что мы задели такого замечательного поэта и друга, как Дербенев. Знали бы всю подноготную, наверное, поступили бы как-то иначе. Но что произошло, то произошло.
Однажды прихожу домой и вижу Аллу в слезах.
— Что случилось?
— На носу гастроли, а я прогнала весь свой коллектив.
— Зачем? Ты что, не могла просчитать последствия?
— Да они совсем обнаглели. Ну, я и сорвалась...
— И что теперь делать?
— Сама не знаю...
Несколько раз я видел, как она руководила своими музыкантами с применением соответствующей лексики. Я не вмешивался, потому что на съемочной площадке тоже мог позволить себе крепкое словцо, если люди сразу не понимали. Но здесь речь шла о конфликте с отягчающими последствиями.
На следующее утро еду на «Мосфильм» на машине. В приемнике ловлю новую радиостанцию Radio Moscow World Service. Ее на английском языке запустили перед московской Олимпиадой для иностранцев и крутили там хорошую музыку. И вдруг руль просто выпадает у меня из рук, потому что я слышу:
Каждый, право, имеет право
На то, что слева, и то, что справа.
На черное поле, на белое поле,
На вольную волю и на неволю.
В этом мире случайностей нет,
Каждый шаг оставляет след,
И чуда нет, и крайне редки совпаденья.
И не изменится времени ход,
Но часто паденьем
становится взлет,
И видел я, как становится взлетом паденье.
Я дурею, потому что это звучит по советскому (!) радио. А когда песня кончается, ведущий, что-то поболтав по-английски, запускает другую песню, еще похлеще:
Вот новый поворот,
И мотор ревет,
Что он нам несет —
Пропасть или взлет,
Омут или брод,
И не разберешь,
Пока не повернешь...
«Неужели советская власть кончилась?..» — мечтательно думаю я.
Чтобы читатель лучше понял, почему мне в голову пришли такие мысли, и представил себе общественные настроения эпохи строительства развитого социализма, привожу популярный в ту пору анекдот. «Вызывают человека в КГБ и строго спрашивают:
— Вы — Иванов Степан Петрович?
Тот испуганно:
— Ну, я...
— Вы были вчера по адресу Сивцев Вражек, дом 7, квартира 4?
— Ну, был.
— А что вы там говорили о советской власти?
— Кто? Я?
— Да, вы, вы.
— О советской власти?
— О советской власти.
— Да пошла бы она на ...!»
Но такие анекдоты рассказывали прикрыв рот рукой, а тут — по радио на всю страну! Поэтому я недоумеваю: «Что это за тексты? Кто их написал? Как такое пришло в чью-то светлую голову?»
Вечером говорю Алле: «Сегодня слышал обалденные песни! Даже некоторые слова записал. Вот, глянь и узнай: кто это поет?» Через пару дней Пугачева рассказывает: «Ансамбль называется «Машина времени». Работает в нашем «Росконцерте». Играет за кулисами в спектакле «Маленький принц». Ребята, по-моему, из самодеятельности, их взяли просто как фон. Сочиняют они все сами. Руководителя зовут Андрей. Вот телефон, можешь позвонить».
И я подумал: «Хорошо бы свести эту «Машину» с Пугачевой! Она ведь разогнала своих музыкантов. А это выход! И ансамбль для гастролей будет, и совершенно новый поворот в ее творчестве!» Звоню:
— Андрей, здравствуйте. Я режиссер «Мосфильма», но в силу обстоятельств имею некоторое отношение к Пугачевой. Она хочет с вами познакомиться и, возможно, организовать какой-то творческий альянс.
— Да-да, конечно, — отвечает он, — давайте встретимся. У нас как раз завтра концерт в «Олимпе», это такой небольшой ресторан возле стадиона «Лужники». Приходите в шесть часов.
Приезжаем. Ресторан забит до отказа, духота страшная, на улице — тридцать градусов жары, а в помещении — все сорок. Ребята, судя по всему, талантливые, песни замечательные, звучание необычное, но слушать дальше невозможно: от жары мы просто падаем в обморок.
Тут подходит какой-то незнакомец:
— Извините, пожалуйста. Алла Борисовна, вам здесь не жарко?
— Странный вопрос, — усмехается
Пугачева. — А почему вы спрашиваете?
— Потому что хочу предложить вам искупаться. Есть свободная «вода». А я — директор «Лужников».
Мы вышли из-за стола. Он привел нас в местный бассейн:
— Вот, пожалуйста, можете освежиться.
И только тут до нас доходит, что купаться-то не в чем. Нет ни плавок, ни купальника. Я-то в семейных трусах еще как-то могу в бассейн нырнуть, а Алле что делать?
Но в воду хочется невероятно. Неподалеку тетка мороженое продает. Сую ей десятку и прошу: «Дай напрокат свой халат!» Она соглашается. Алла переодевается в этот необычный «купальник» и бросается в бассейн. Я следую за ней.
Мы радостно плещемся в воде и вдруг видим, что по бровке бассейна к нам идут ребята из «Машины времени» — Макаревич, Кутиков, Ефремов... Им, оказывается, передали, где мы.
Вылезаем к ним. «Спасибо за концерт, ребята. Извините, до конца не дослушали. Такая жара! Знакомьтесь, — продолжаю я, — это Андрей, а это — Алла».
Макаревич, подавая Пугачевой руку, почему-то отводит взгляд. И другие музыканты тоже. Я поворачиваюсь к Алле и вижу, что мокрый халат прилип к ее телу и она стоит практически голая. Пугачева, наконец, заметила свой «прикид», расхохоталась. И все засмеялись. Так состоялось это знакомство.
Потом мы все вместе поехали к моему другу Эдуарду Дробицкому — президенту Горкома художников-графиков. Там, как водится, сели за стол, выпили по «пятнадцать капель» за знакомство. И я начал фантазировать на тему совместного концерта Пугачевой и «Машины времени». Алла, Андрей, Дробицкий и музыканты тоже подключились. Стали обсуждать костюмы, декорации, свет...
«Фонтанируем» идеями, поддаем и еще больше заводимся. Замечаю, что Пугачева увлеклась, и шепчу: «Видишь, Алла, все — к лучшему. У тебя начнется новый этап. Новый коллектив, обновленный репертуар. Это же здорово!» Расстаемся мы с «Машиной» друзьями и единомышленниками. Я переключаюсь на другие проблемы, потому что дело свое сделал — организовал встречу.
Через несколько дней спрашиваю:
— Пугачевочка, как там у тебя дела с «Машиной времени»? Будешь с ними работать?
— Нет, не буду.
— Ты что! Почему? Найти замечательных музыкантов, да еще с такими мелодиями, с такими текстами — это же просто счастье!
А она так задумчиво произносит:
— Понимаешь, Сашечка, мне нужны люди, которых я могу в любой момент послать... А эти — сами кого хочешь пошлют.
«Машина времени» была в тот момент группой, «широко известной в узких кругах». Но Алла поняла, какой у них мощный потенциал. И «просекла», что эти талантливые ребята знают себе цену. Альянс ее с «Машиной» не получился. Жаль. А я ребят запомнил и через какое-то время свел их в своем фильме с Софией Ротару.
Вскоре Пугачева помирилась со своим «разогнанным» ансамблем. Она девушка прагматичная. Эмоции эмоциями, но концерты срывать нельзя...
С песней композитора Бориса Рычкова на слова Леонида Дербенева «Все могут короли» Алла отправилась на международный фестиваль в польский город Сопот. Но участвовала она там не в конкурсе певцов, а в конкурсе песен. Улавливаете разницу? Песня получила вторую премию. Но наше телевидение как-то ловко преподнесло это как главный приз и личную победу Пугачевой. А главную премию на самом деле получила песня в исполнении голландской группы, и призом за нее была яхта. Рычкову и Дербеневу яхта не обломилась, уплыла в Голландию.
Алле, как представителю авторов (их в Польшу не выпустили), вручили «Янтарного соловья», которым они были награждены, и конверт с двадцатью тысячами злотых. И тут Пугачеву в очередной раз «занесло». Получив чужой приз, она прямо на сцене вдруг брякнула: «Деньги я передаю детям-инвалидам Польши». Я ее спрашивал впоследствии: «Что это на тебя нашло?» Она ответила, что весь город был обклеен афишами «Помогите детям» и ей почему-то пришло в голову этим детям помочь. Возможно, был другой вариант — желая понравиться польской публике, Алла просто решила сделать красивый жест.
Вернувшись домой, она стала раздавать интервью о своей победе. Но тут взбунтовался Дербенев, затаивший обиду еще после «Зеркала души». Он написал письмо председателю Гостелерадио Сергею Лапину. Алла ведь ездила в Сопот не сама по себе — она представляла советское телевидение.
В Ленином письме сквозила обида. И на то, что его не выпустили в Польшу, и на то, что без спросу распорядились его деньгами. «Я не понимаю, — писал Дербенев, — почему денежный приз, полагавшийся мне и композитору Борису Рычкову, исполнительница нашей песни передала польским детям? Лично у меня в Польше детей нет. Прошу вернуть причитающееся вознаграждение».
Требование было абсолютно справедливым.
После этого нам звонят из Гостелерадио: такая вот неприятная история. «Поезжай, Сашечка, — просит Пугачева, — разберись».
Для начала я отправился к Дербеневу, не подозревая о глубине его обиды. И Леня мне говорит:
— Саш, ну ты только представь — тебе на кинофестивале присуждают приз за лучшую режиссуру. И вдруг на сцене появляется артист из твоего фильма, забирает его и отдает в фонд детей Африки. Что бы ты сказал?
— Леня, ты прав, — отвечаю я. — Я тебе все компенсирую. Переведу злотые в доллары, доллары в рубли, естественно, по спекулятивному курсу, и отдам. А ты напишешь расписку, что не имеешь претензий.
Он согласился. Я отдал деньги, получил расписку и поехал на телевидение сообщить, что все уладил. Но там говорят:
— Минуточку. Все не так просто. По советским законам любая валюта, полученная за рубежом, сдается в посольство страны пребывания. Если ее не сдали, она должна быть возмещена государству в десятикратном размере.
Действительно, советский человек за границей не имел права зарабатывать. Он мог распоряжаться только своими нищенскими суточными. А все доходы обязан был сдавать. Я попытался сопротивляться:
— Но Алла совершила благородный поступок. Отдала деньги детям наших братьев по соцлагерю — поляков.
— Давайте без демагогии, — ответили мне. — Будете сдавать валюту или нам в прокуратуру обращаться?
— Неужели вам нужен международный скандал? — не сдавался я. — Что скажут поляки, когда узнают, что Пугачеву преследуют за помощь их детям? Вам это надо?
Долго бился, но напрасно. Пришлось-таки компенсировать валюту в десятикратном размере. Но значительно более серьезной потерей был окончательный разрыв творческих отношений с Дербеневым. Он перестал писать для Аллы песни.
Интересным следствием первой «сопотской эпопеи» (называю ее «первой», потому что была еще «вторая», о ней — отдельно) было личное знакомство с руководителем советского телевидения Сергеем Георгиевичем Лапиным. Он пригласил Аллу к себе, чтобы поздравить с победой. Мы поехали вместе. Так я оказался в его кабинете на Пятницкой.
Лапин, один из приближенных Брежнева, — яркая и сложная фигура. Он был крупной личностью, крепким, но очень жестким руководителем. При нем на советском телевидении появились программы «Что? Где? Когда?», «В мире животных», такие сериалы, как «Д’Артаньян и три мушкетера» и «Семнадцать мгновений весны». При нем же Гостелерадио получило статус Государственного комитета Совета министров СССР, то есть стало выше многих министерств. При Лапине на работников телевидения, прежде считавшихся «вторым сортом», пролился дождь правительственных наград. В частности, фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром!», где Алла пела песни за кадром, получил Государственную премию. Но тот же Лапин лично убирал из эфира лиц «не коренной» национальности. При этом он был очень умным и образованным человеком.
После поздравлений Аллы с победой на конкурсе наш разговор как-то сам собой перешел на русскую литературу Серебряного века, и я вдруг обнаружил в Сергее Георгиевиче тонкого знатока и любителя поэзии. Мы даже посоревновались с ним в знании стихов Гумилева. Это было очень неожиданно. Впоследствии я неоднократно общался с министрами советского и российского правительства. Говорить с ними на такие темы было бессмысленно. Вряд ли они вообще когда-либо слышали про Гумилева.
Встреча завершилась рассказом Лапина о том, что недавно «наш дорогой Леонид Ильич» прислал ему в кабинет с фельдъегерем личный подарок — ногу убитого на охоте в Завидово секача. Он поведал нам об этом «по секрету». Правда, впоследствии его заместитель Генрих Юшкявичус говорил мне, что про кабанью ногу Лапин рассказывает каждому второму посетителю. Так что даже у «железных наркомов» были свои слабости.
Кстати о слабостях. Вернувшись из Сопота, Алла с восторгом рассказывала, что популярная тогда чешская певица Гелена Вондрачкова приехала на фестиваль с юным любовником. И это стало главным светским событием фестивального закулисья.
«Когда я буду старой, — заявила Пугачева, — обязательно заведу себе молодого пажа, даже без всякого секса. Главное, чтобы все тетки сдохли от зависти!»
Тогда я не понял, к чему она это сказала. А сегодня, спустя столько лет, тень пани Гелены маячит где-то рядом с Примадонной и наводит на некоторые размышления. Где теперь эта Вондрачкова? Растворилась как утренний туман. Но ее идеи живут и побеждают.
Иногда я ездил с Аллой в те города, где у нее были гастроли. Это случалось редко, но если концерты проходили в Таллине, Киеве или любимой мною Одессе, не мог отказать себе в удовольствии.
Незадолго до гастролей в Одессе я показал Алле замечательное стихотворение опального при советской власти поэта Осипа Мандельштама:
Жил Александр Герцович,
Еврейский музыкант.
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.
Пугачева сочинила на эти стихи мелодию. Хотя сначала немного посопротивлялась: «Да кому это надо? Про евреев...» Пришлось объяснить, что реверанс в адрес гонимого народа хорошо воспримется интеллигенцией, которая задает тон в общественных настроениях. Она стала исполнять эту песню в концертах, правда, заменив слово «еврейский» на «чудесный». Ну, о ее страсти к переделыванию классиков на свой лад я уже упоминал.
Оказавшись с Аллой в «Жемчужине у моря», как часто называют этот город, я размножил клавир и стал разносить его по лучшим ресторанам. Приходил и шептал заговорщицким тоном: «Есть новая запрещенная песня из репертуара Пугачевой».
При слове «запрещенная» лабухи делали стойку. И через пару дней вся мыслящая Одесса, сидя по вечерам в питейных заведениях, слушала песенку про еврейского музыканта и рассуждала:
— Таки наконец-то эта Пугачева «расшифровалась». Ви помните, я всегда говорил, шо она никакая не Пугачева, а Алиса Циммерман...
— А я вам больше скажу: она уже подала документы на выезд! И в Одессе у нее прощальная гастроль... Ой, надо сходить, пока она еще тут...
Надо ли говорить, что на «прощальных» концертах Пугачевой в Одессе был полный аншлаг.
Я уже писал, что официально Алла получала ничтожно мало, а заработать хотела, как всякий нормальный человек. И рядом с ней постоянно крутилось разное жулье, устраивавшее «левые» концерты. Случалось это достаточно редко — раз в полгода, а то и раз в год.
Однажды ей предложили дать несколько концертов на стадионе в Симферополе за «дополнительный» гонорар. Он не был каким-то огромным. Ну, может, тысяча рублей или около того. Пугачева согласилась на предложенные условия, и мы договорились, что я тоже приеду в Крым, чтобы сделать ее фотосессию в новом образе. Алла улетела в Симферополь, а я посадил в свои «Жигули» Славу Манешина, который к этому времени стал ее личным фотографом, и мы покатили на юг, обсуждая по дороге, как по-новому представить публике Пугачеву. Сошлись на том, что вместо распущенной рыжей гривы, к которой все уже привыкли, нужно снять ее с гладко зачесанными назад волосами. Устроить фотосессию мы решили в гостинице «Ялта», а заодно немного там отдохнуть.
Приезжаем в Симферополь, и тут оказывается, что Алла должна давать по шесть концертов на протяжении пяти дней! И весь Крым уже стоит на ушах. Людей из близлежащих сел и деревень свозят автобусами на тридцатитысячный стадион. А на такое количество выступлений никакого голоса не хватит. Но «жучки» подготовились — записали фонограмму с паузами между песнями, в которых певица могла обратиться к зрителям с проникновенным текстом, создавая иллюзию «живого» концерта.
Нам с Манешиным делать в Симферополе оказалось нечего — разве что слоняться по стадиону. И там я впервые увидел воочию, как действует хорошо отлаженный механизм отъема денег у государства. В чем была суть? В так называемом «сжигании билетов».
Подпольные администраторы заявляли в официальных документах, что на каждом концерте было две-три тысячи зрителей, а на самом деле их собиралось в десять раз больше. «Непроданные билеты» как бы сжигали по акту, но на самом деле продавали, а разницу присваивали.
Самым захватывающим моментом в этой афере был дележ полученных денег. Я не помню точно, сколько стоили тогда билеты, кажется, три-пять рублей. По-любому, со стадиона за один концерт выходило не меньше ста — ста пятидесяти тысяч. Государству сдавалась десятая часть. «Излишки» нужно было сразу же поделить и увезти.
Однажды я случайно зашел в служебное помещение под трибунами (а меня, как «своего», всюду пропускали) и увидел фантастическую сцену. На бильярдный стол вывалили гору денег высотой в метр — выручку за один концерт. Рядом стояли очень нервные люди. Один из них засовывал палку в середину денежной кучи и резко дергал ее вверх. Деньги распадались на две части. Каждую из них тоже делили палкой. Очень быстро — вжик, вжик. В результате получалось четыре кучи денег. Участники дележа моментально сгребали купюры в пластиковые пакеты, торопливо уминая рубли, трешки, пятерки, десятки, и разбегались в разные стороны. Одна четверть, думаю, шла городским властям, вторая — милиции, третья — руководству стадиона, четвертая — администратору, организовывавшему гастроли. Что-то перепадало певице и ее ансамблю. Но солистка и музыканты получали сущие гроши по сравнению с остальными.
Изумленный увиденным, я зашел в гримерку к Пугачевой. Она переодевалась после концерта:
— Пугачевочка, ты знаешь, какие на тебе деньги зарабатывают?
— Не знаю и знать не хочу, — ответила Алла. — Я договорилась на определенную сумму. Увеличивать ее мне никто не будет. И потом, согласись, тысяча рублей при ставке восемь — совсем неплохо.
Прошло несколько месяцев. И вот однажды в нашей московской квартире появляется администратор Аллы Болдин — не просто бледный, а зеленый от страха. Со словами: «Алла Борисовна, я из прокуратуры. Они требуют вашей крови» — он падает на стул. Ноги его не держат.
Аллу начинают тягать на допросы. И меня туда приглашают — как свидетеля.
Я объясняю:
— Пугачева — моя жена. Никакого отношения к ее концертной деятельности я не имею.
— Хорошо, но вы были в Симферополе?
— Был.
— Видели, что творилось на стадионе?
— Не помню, к публике не приглядывался. Я смотрел на любимую девушку и слушал, как она поет.
— Но стадион был полон?
— Этого тоже не помню...
— А сколько она там заработала?
— Не знаю.
В общем, косил под дурачка. Но я действительно не имел отношения к деньгам Пугачевой. Она распоряжалась ими сама. Был у нас, конечно, семейный бюджет, но все ее «левые» заработки шли в так называемый «фонд Кристины».
Алла говорила: «Сашечка, ты же понимаешь, что такое жизнь эстрадной певицы. Завтра я могу потерять голос, с ним и все доходы, а мне нужно дочку воспитывать. Давай сделаем так: все эти «левые» деньги моя мама Зинаида Архиповна будет класть на специальный счет — для Кристины».
Я даже не знал, какая сумма на нем лежит. В принципе, моих заработков нам хватало.
И вот меня опять вызывают в прокуратуру и так ехидно говорят:
— Мы хотим освежить ваши воспоминания, Александр Борисович, раз у вас такая плохая память.
И кладут на стол пачку фотографий. На каждой — круговая панорама симферопольского стадиона, до отказа забитого людьми. Там же, в кадре — часы и человек с газетой, на которой видна дата. Таким образом они сняли каждый из тридцати концертов! Фотки производили сильное впечатление. Прокуратура зашла с козырей. Очевидно, ребятам из этой структуры доли со стадионов не досталось.
— Хорошо работаете, — с искренним восхищением говорю я.
— А вы были на этих концертах?
— Я же вам говорил: был. Но смотрел только на Аллу. Не отрываясь.
От меня отстали. Потом я узнал, что прокуратура занималась гастролями Пугачевой не только в Симферополе, но и еще в двух или трех городах. Самый громкий процесс состоялся в Иркутске. За все «ответил» Саша Авилов, руководитель ее ансамбля «Ритм». Он получил четыре года. Пугачева приезжала на суд, возмущалась, но это был не более чем красивый жест. Алла понимала, что на скамье подсудимых могла оказаться она сама. Болдин ведь не зря сказал: «Требуют вашей крови». Посадили Авилова. А он был божий человек. Жил только музыкой и боготворил Пугачеву. Саша отсидел весь срок. А когда вышел, Алла не взяла его обратно к себе в коллектив, он руководил самодеятельностью завода АЗЛК. И рано умер.
На меня эта история произвела тяжелое впечатление. Я-то знал, как все обстояло на самом деле. Саша был ни при чем. И за «левые» концерты он вряд ли получил больше сотни рублей. Его просто подставили.
У нас в кино люди тоже боролись за место под солнцем, но чтобы вот так, запросто, взять и посадить человека, сделав его козлом отпущения, — этого нельзя было представить даже в самом кошмарном сне...
В гостях у одного художника мы познакомились с корреспондентом ARD Фрицем Пляйтгеном (впоследствии он возглавил эту крупнейшую в ФРГ телекомпанию). Фриц решил взять у Аллы интервью. Его интересовало, как живут советские «звезды». Отказываться от такого шанса было нельзя, а снимать в нашей убогой «однушке» — невозможно. Алла договорилась, что для съемки ей уступит свою генеральскую квартиру Александр Сергеевич Зацепин.
Пугачева демонстрировала немецким телезрителям «свою» шикарную спальню и «собственную» студию звукозаписи, а присутствовавшая в квартире жена Зацепина выдавала себя за Аллину домработницу.
Все это выглядело бы смешно, когда бы не было так грустно. С каждым днем все яснее становилось, что однокомнатная квартира на далекой окраине Москвы, приютившая нас, — не самое удобное место. Из центра нужно было добираться туда больше часа. И к тому же — сквозь вечные «пробки». Вместить гостей, которых становилось все больше и больше, она уже не могла. Поэтому для встреч или деловых переговоров мы использовали ресторан Дома кино — закрытый, клубный, куда пускали только членов нашего творческого Союза. У меня там был постоянный столик за дальней колонной. Алла тоже использовала это место для деловых встреч. Но ресторан, даже самый уютный, это, конечно, не свой дом. Полежать там на диване, хотя бы полчаса, или сосредоточиться в тишине, чтобы написать заявку на фильм, — все это было невозможно. Нам нужно было решать проблему с жильем.
В шутку мы называли наши усилия по приобретению квартиры «Операция «Хижина». Но в Советском Союзе квартиру нельзя было купить просто так. Нужно было или долгие годы стоять в очереди, или с огромными трудностями вступать в жилищный кооператив и опять ждать.
Сначала Алла решила действовать сама. Пришла на прием к высокому партийному начальнику. Тот заявил, что может решить этот вопрос, но предложил ей съездить с ним на пару дней на охоту. «Щас, — ответила
возмущенная Пугачева, вставая и направляясь к двери, — только дуло прочищу!»
Тогда я пошел к Николаю Трофимовичу Сизову, директору «Мосфильма», и он подсказал: «Пусть Алла возьмет из «Росконцерта» ходатайство в Моссовет, а мы тебе тоже напишем ходатайство от студии. По существующей санитарной норме вам троим, вместе с Кристиной, положено по четырнадцать метров на человека. Но у вас уникальная творческая семья. Алла — известная певица, ты — режиссер-постановщик и член Союза кинематографистов. В Моссовете это могут учесть. К тому же у тебя как у члена Союза кинематографистов есть право на дополнительные двадцать метров — для творческой работы. А еще в квартире должна быть нежилая площадь. Так что вы можете получить вполне приличную по московским меркам квартиру. Действуйте».
Генерал Сизов знал, что говорил. После руководства московской милицией и перед назначением на «Мосфильм» он был заместителем председателя Моссовета.
Написали мы письма, отправили. Через какое-то время раздается звонок: «Принято решение о выделении вам квартиры в Безбожном переулке у метро «Проспект Мира». Пожалуйста, съездите, посмотрите и дайте свое согласие. А мы оформим ордер».
Приезжаем и видим новый, роскошный по тем временам «цековский» дом. И нам в нем предлагают трехкомнатную квартиру с двумя большими лоджиями. Это после нашей-то тесной «однушки» у Кольцевой дороги! В соседях — Булат Окуджава, один из руководителей Гостелерадио Генрих Юшкявичус и другие знаменитости.
Мы сначала шалеем от счастья. Но когда едем домой, у меня в мозгу, как червячок, начинает шевелиться противная мысль.
— Знаешь, Пугачевочка, вообще-то я неверующий, но не могу себе представить, что у нас будет такой дикий адрес: Безбожный переулок. Представляешь, это будет написано на каждом конверте...
— Да, противно, — соглашается она.
— Так что, отказываемся? — спрашиваю я и жду, что Алла скажет: «С ума сошел?»
А она неожиданно отвечает:
— Да.
Приезжаем в жилищный департамент и заявляем:
— Нам не нравится эта квартира.
— Что?! — восклицают там. — Вы, ребята, очевидно, чего-то не понимаете. По вашему поводу было принято специальное решение руководством Моссовета!
— Ну так пусть примут другое, — достаточно нагло отвечаем мы.
Причину отказа не называем. Нас сочтут полными идиотами, и жизнь свою мы так и закончим возле Кольцевой дороги в Вешняках. Мы, конечно, рискуем. Советская власть капризов не любит.
Но через некоторое время опять звонят: «Вы ведете себя странно, но, к счастью для вас, греческая миллиардерша
Кристина Онассис, вышедшая замуж за советского гражданина Сергея Каузова, отказалась от квартиры на улице Горького. Мол, там слишком шумно. Взамен мы ей предложили «вашу» трешку. Она ей понравилась. И вы теперь можете посмотреть квартиру, от которой отказалась семья Онассис».
Едем на улицу Горького, дом 37. И теряем дар речи, потому что нам предлагают уже четырехкомнатную квартиру! Под ней апартаменты Марка Захарова, рядом, на той же лестничной площадке, — балерины Людмилы Семеняки. Неплохая компания. А дом «крутой», элитный, относящийся к Управлению высотных зданий и сооружений. И с охраной — значит, там не будут доставать разные сумасшедшие. Мы соглашаемся...
Как только получили ордер, у меня сразу закипела творческая мысль:
— Пугачевочка, вот эти стенки мы снесем, здесь будет галерея, здесь барная стойка, здесь камин...
— Тогда займись ремонтом, — говорит Алла. — Ты ведь любишь все переделывать и благоустраивать.
Я пригласил с «Мосфильма» бутафоров, резчиков, реставраторов, мебельщиков, запустил их в квартиру и начал перестройку. Поработали они на славу. Внизу в доме находилась парикмахерская, и там не могли понять, почему в их помещениях так душно. А все просто: наши строители перекрыли им воздуховод, когда переносили дверной проем на шестом этаже.
Кстати о парикмахерском искусстве. Алле нравилось меня стричь. Все наши годы я проходил с прической ее «ручной работы».
В одной из комнат я сделал каминный зал с баром. А другую комнату, по плану считавшуюся кухней, превратил в проходную галерею с огромной стеклянной стеной. Ремонт продолжался два года. С ним связано несколько замечательных историй.
Одна — про камин. В советское время он считался редкостью и немыслимой роскошью. А где взять каминщика, если ни у кого этих каминов не было? Обратился к помогавшему нам зампреду Моссовета Коломину. Он пообещал: «Я вам дам специалиста самого высокого класса, строившего камин Брежневу». — «Это круто», — подумал я.
Пришел такой Петрович, я стал ему рассказывать: «Вот здесь у нас три комнаты будут образовывать анфиладу, завершающуюся каминным залом. Здесь надо пробить трубу. А вот декоративное оформление для камина из мореного дуба». (Я купил у приятеля высоченную спинку от немецкой кровати, вывезенной из Германии после войны. Выпилил проем, и получился красивый портал.) Петрович почесал в затылке и попросил пятьсот рублей — бешеные по тем временам деньги. Но как поспоришь с уникальным специалистом? Ударили по рукам. Петрович трудился целый месяц.
И вот камин построен.
— Давай зажжем, — предлагаю я.
— Да на хрена его зажигать? Плати деньги, хозяин, и я пойду.
— Нет, надо попробовать, как он тянет. Мы же дымоход пробили через три этажа в капитальной стене! Я хочу убедиться, что все в порядке.
Взяли куски картона, щепки и зажгли. И через тридцать секунд вылетели из квартиры, потому что весь дым пошел в комнату.
— Петрович, это что такое?
— А хрен его знает. Чего-то я недодумал.
— Ну, давай переделывай.
А переделка была очень сложной — кирпичи огнеупорные, связывались они специальной глиной. Их нужно было разбить, потом заново сложить, потом ждать, чтобы все высохло. Через две недели Петрович зовет принимать работу. Хочет получить свои пятьсот рублей. Повторяется старая история: «Давай зажжем». — «Не буду», и так далее. Но мы все-таки затапливаем камин и опять вылетаем из квартиры.
— Слушай, по-моему, ты не умеешь строить камины, — говорю я с сомнением.
— Это я не умею? — возмущается Петрович. — Да я самому Леониду Ильичу камин строил, и Гале, дочке его, и маршалу Гречко...
— Тогда переделывай, чтобы была тяга!
— Не буду! Давайте деньги, и все!
Никаких денег он, разумеется, не получил и переделывать отказался. Ситуация была тупиковая. А тут как раз мы с Аллой поехали на неделю в ГДР. Она на местном телевидении исполняла песню «Поднимись над суетой» из моего фильма, и я под это дело получил визу. Но ехал исключительно с одной целью: изучить тонкости каминостроения. В Берлине нашел в книжном магазине толстенное пособие >по устройству каминов. В Москве дал его переводчику. И читая этот фолиант, наткнулся на формулу о пропорциях между объемом топки и сечением дымохода.
Я вызвал в квартиру Петровича, при нем измерил сантиметром объем топки, сечение дымохода и сказал:
— У тебя не тянет, потому что объем топки не соответствует формуле.
— Чего ты меня учишь?! — возмущается он. — Я пятьдесят лет камины эти строю.
— Мне все равно, сколько ты их строишь, мне нужно, чтобы в нашем камине была хорошая тяга. Поэтому, пожалуйста, уменьши размер топки до такого-то объема. Если камин перестанет гнать дым в квартиру, получишь деньги.
Петрович разражается сквозь зубы трехэтажным матом, но что ему остается? Перекладывает кирпичи в соответствии с формулой, уменьшает объем топки. Мы опять встречаемся, зажигаем камин — дым, как и положено, улетает в трубу. Петрович чешет в затылке и говорит: «Ё-моё, а ты, хозяин, оказался прав. То-то у Леонида Ильича все время дымом пахнет. И Галя, дочка евонная, на дым жалуется, и маршал Гречко... Какой, ты говоришь, объем делать-то надо?»
То есть пятьдесят лет человек занимался кладкой каминов, абсолютно не понимая, как они устроены, и при этом считался лучшим специалистом! Вряд ли такой феномен можно встретить во Франции, Англии или Голландии.
Такое возможно только у нас...
В общем, нелегко дался нам этот ремонт. В то время достать любую мелочь было проблемой, а какая-нибудь чешская ванна была пределом мечтаний советского человека. Как говорил мудрец Дербенев: «При развитом социализме деньги для умного человека не проблема, проблема — товары».
И вдруг раздается звонок:
— Бонжур, это говорят из посольства Франции. В Москве завершается строительство гостиницы «Космос», построенной с участием французских фирм и специалистов. Мы хотим устроить грандиозный концерт на ее открытии. В первом отделении от СССР — ваша жена. Во втором от Франции — Джо Дассен. Как можно организовать выступление Аллы Пугачевой и обсудить финансовые условия?
«Вот идиоты, — подумал я, — нашли о чем спрашивать по телефону, который наверняка прослушивается!» И вспомнив, что любая валюта изымается родной советской властью до последнего сантима, я начал судорожно соображать, что же эта власть не сможет отнять. Поэтому мой встречный вопрос французам звучал достаточно странно:
— У вас там, на стройке, сантехники не осталось?
— В каком смысле? — опешил атташе по культуре.
— В самом прямом. Не осталось ванны, унитаза, биде?..
Короче, приехал я в «Космос», отобрал сантехнику. Нам ее для квартиры как раз не хватало. Это и стало гонораром самой знаменитой советской певицы за совместный концерт с Джо Дассеном, на который собралась вся Москва. Мы даже не поинтересовались, сколько там сотен тысяч франков получил Джо Дассен, потому что считали свой «куш» просто даром судьбы.
Когда мы после ремонта переехали наконец в новую квартиру и я перетащил туда остальной свой антиквариат из Ленинграда, то глядя на эту роскошь, было невозможно даже представить, что еще три года назад мы спали на полу в совершенно голой комнате в «однушке», из которой я вынес сто сорок водочных бутылок.
Так что при всех издержках советской власти нужно признать — о своих артистах она заботилась. Искусство тогда считалось государственным делом. А получив звание народного артиста, к примеру, творец прикреплялся к правительственной больнице, ему полагалась достойная пенсия. При этом ни от кого не требовали вступать в партию.
Это теперь необходимо до одури драть глотку на съезде партии олигарха в надежде, что на старости лет он даст тебе койку в своей израильской клинике.
Кстати, я так и не понял, почему службы олигарха не удосужились узнать, что наша героиня — очень плохой талисман в этих делах. Все кандидаты в президенты, в чьих предвыборных кампаниях она участвовала, с треском проигрывали выборы. Последний случай — ее пламенная поддержка известной русофобки Юлии Тимошенко. Где оказалась Тимошенко вместо кресла президента Украины — известно каждому школьнику. Вот и на съезде «Правого дела», стоило Пугачевой произнести в поддержку олигарха проникновенную речь, как его исключили из собственной партии, в которую он вложил немереные деньги. И остался куршавельский узник, заявивший: «Если бы не было ограничений по финансированию партий, я бы победил «Единую Россию» одной платежкой», у разбитого корыта.
Впрочем — хватит о грустном. Пора переходить к самой захватывающей части нашего правдивого повествования...
“Караван историй. Коллекция” январь 2012