«…похожая на сон» Cнова Она их всех «возбудила»… Третью неделю первые полосы украинских газет немыслимы без этого рыжего хаоса на голове. Десятитысячный зал в киевском дворце Спорта рыдает в финале, когда она улетает в астрал. Сам Ющенко говорит о о ней на удивление восторженно: «Талановита співачка!» (надо же, а мы и не знали…). Сама Тимошенко поет с ней дуэтом (по ходу дела радостно пиарясь). Чернь на форумах по этим душераздирающим информповодам возбуждается регулярно (правда, в Интернете — закадычное братство невежд, чего ожидать…). И снова Она всех их — разбудила… Хотя концертная программа и названа умилительно-слащаво — «Сны о любви», что Ей там на самом деле снится кромешными ночами в Филипповском переулке (когда ворочается в холодной постельке), нам, любопытным, совершенно невозможно представить. Наверное, эти сны — иногда кошмарны? Хотя бы от осознания, в каком «контексте» Ей нынче приходится и петь, и плясать (богатым и бедным на радость). Это же действительно неизбывный кошмар, поскольку почти вся нынешняя ротируемая «эстрада» — а) безголоса, б) бездарна, в) бессмысленна. А сон ее бодрой юности — это же голос до разрыва аорты. До полного умопомрачения стотысячного ереванского стадиона «Раздан», когда ее едва не раздавили в порыве счастья и обожания. Тогда — в том томном романтическом сне — партийные троглодиты, конечно же, вставляли порою и кляпы: чтобы не пела, не пила лишнего. Вот! Но она, естественно, и пела, и пила (ну и на здоровье!). Голос, к счастью, не пропила. А наоборот: научилась со временем обращаться с ним как Игорь Кио со своими покорными жертвами-ассистентками. Нет порою в ее регистрах «форте» — так Она передаст ту же эмоцию через «пьяно». Охрипнет некстати — эти же ноты и тексты удивительно прошипит. И, я сам тому свидетель, зомбированный зал несколько лет назад выходил после ее концерта с восторгами: Боже, какой богатый тембр! Во время этой 40-летней «бессонницы» именно Она (при самом спорном отношении к поющему объекту АБП) давно очертила вокруг себя магическую линию самообороны — САМОтеатра. Как Хома Брут в гоголевском «Вие». Вы, мол, беситесь там, нечистые силы и остальные злопыхатели, считайте мои морщины, следите за интимными проделками, а я плевала на вас и буду делать у «своего алтаря» только то, что хочу... И действительно: Она — единственный человек на постсоветском пространстве, который по-прежнему живет как хочет. И творит, что хочет. И даже глобальную проблему нынешних несправедливых творческих реалий — фактическое исчезновение песни как театрально-художественной композиции — она для себя решила быстро и энергично… Впрочем, как всегда. Да, тот прежний «театр песни» (звонкая эпоха 70-80-х), в общем, сгорел. И теперь, почитай, Она — актриса «погорелого» театра? Но даже на пепелище можно грести искры ладонями, согревая других… Чем и занимается этот гений саморежиссуры — с большим общественным успехом, все последние годы. При разнобойном репертуаре. При какой-то путаной личной жизни (не наше, впрочем, дело). И при удивительном умении и желании — не казаться, а быть… Такой, какая есть — в этот день. В этот миг. В этом столетии. В этом сне… «О любви»? Ее последняя по времени программа (чудесные стильные декорации Бориса Краснова), на мой взгляд, ни о какой не о любви… А лишь об отсутствии оной. В одной фразе из душераздирающей песенки про одуванчик она вроде проговаривается: «Время нелюбви на этом свете…» Но тут же взмахивает слезу, одевает очередной пеньюар — и снова игры… в звезду. Причем, это довольно интересные игры. Отличительная особенность нынешнего ее шоу от предыдущих в том, что на сцене вроде бы и Она… И вроде бы не совсем Она. А какая-то Иная. Пришлая. Нет прежней активной жестикуляции, подвижной мимики. Нет привычной оглашенной экстатичной экспрессии. Нет и ее особой театральной удали (как частенько бывало прежде). А есть — Ее космическая отстраненность. Она и вплывает в этот мир и в этот зал, словно из иных галактик. Маленькое обожаемое существо в черном балахончике — на некоей летающей тарелке, омываемой мириадами звезд (придуманными тем же Красновым). Как НЛО. Как Инопланетянка. И весь ее спектакль — лукавый диалог с оцепеневшим залом — и представляет собою «космический контакт» инопланетянки с растерянными землянами: «Граждане, у вас есть лишь два часа полюбоваться мною, послушать эти монологи о космических снах, поскольку на земле уж давно так не любят, так не летают… Это же только у нас — у пришельцев… А у вас — время нелюбви». Она — так не сказала. Но это подразумевалось. Она пела как бы о «любви» к беспутной родине, которая бросает мальчиков-одуванчиков в жерло войны. Она пела и о других мальчиках-колокольчиках эдаких, которые никак не оставят ее в покое на уплывающем «речном трамвайчике» времени. Но большей частью пела о «любви» к себе любимой. А кого-то это еще, интересно, инопланетяне должны любить больше чем себя!? Программа Ее — как экскурсия инопланетянки по различным земным территориям. На аэродром заглянет — а там носилки, бритые головы новобранцев. Окажется в залитом желтыми огнями пространстве и сама же создаст а-ля картину «Иисус в пустыне» (в роли Иисуса — Она). В театральной гримерке похозяйничает: на диванчике разляжется, в зеркальце заглянет, злобным людишкам пальчиком пригрозит: «Люди, люди, люди, лучше б вы меня не трогали!» А то если тронете — то потом сами же пожалеете! Потом в ее экскурсии — какая-то квартира, бурная гулянка: «Глазам не верю, неужели в самом деле ты пришел?» Он, идиот, думал, что к женщине пришел, а оказалось — к инопланетянке (еще с теми фокусами)… Еще будет дивный заснеженный город и на его фоне сиротливым силуэтиком опять — Она. И «опять — метель». И мается ее былое в темноте. Чужая — среди своих. Своя — среди земных. Лишь раз Она и соизволит снизойти к ним, к землянам, из своей космической «колыбели», из этого «сна», из своего театрализованного вселенского одиночества. Да и то ненадолго снизойдет. Позволит посмотреть на себя, красавицу, дотянуться слегка — и обратно туда же… Где море огней. Где звезды — как самые близкие родственники. И вот финал: земляне плачут, прожектора их слепят… Но лестница в небо уже подготовлена. Осторожно ступая, чтобы не грохнуться, Она поднимается все выше и выше под песню «Я улетаю прочь от земли». И возвращается туда, откуда пришла. Табор уходит в небо. Она — в отсутствии любви и смерти. Они — с разинутыми ртами: «Вернись! Не уходи! Не улетай! На кого же ты нас оставляешь! Ты же нас приручила!» Но… уходит, улетает, не видит, не слышит, звезды становятся ближе. …А вот и землянка какая-то на подступах к пустеющей сцене-аэродрому. Мадам Тимошенко, а вам-то зачем в астрал? Разве не знаете, чужие — ТАМ — не ходят… Олег ВЕРГЕЛИС. Журнал «ГЛАВРЕД» (Украина, перевод с украинского) Все новости и статьи Клуба "Апрель"