«Фабрика звёзд» (Первый канал) под руководством примадонны работает уже почти три месяца. И всё это время Алла Борисовна практически живёт в «звёздном доме». Здесь и встретилась с ней «Антенна».
— Алла Борисовна, скажите, вы часто хвалите своих подопечных?
— Почти не хвалю. Знаете, когда вижу, что мать сильно хвалит своего ребёнка, начинаю беспокоиться за это дитя. Ведь неслучайно раньше, особенно в деревнях, детей старались вообще не хвалить, чтобы выросли они богатыми и здоровыми.
Когда была маленькой и к нам приходили гости, я пела, играла на пианино. Все умилялись: «Какая у вас доченька! И талантливая, и красивая!». А мой папа говорил: «Кто?! Она? Да это же ни с чем пирог!». В смысле пустой. Я плакала, переживала. Но, когда подросла, папа мне объяснил, что он специально это говорил, чтобы меня не сглазили. И вот видишь, помогло!
А ведь самое удивительное — я никогда не хотела быть известной артисткой. Другие просто мечтают об этом, но звёздами почему-то не становятся! Моя мама часто говорила: «Наверное, мы что-то сделали неправильно. Наверное, Женя (это брат мой родной) должен был стать артистом, а ты — военной. Ты уж точно дослужилась бы до генеральши! Сейчас была бы генерал-майором! У тебя командовать получается!».
— Так вы с детства привыкли командовать?
— Вынуждена была командовать. Сестёр у меня нет, а все братья (и родной, и двоюродные) младше меня. Они меня звали фельдфебелем. Их во дворе почему-то всё время забижали… Волей-неволей приходилось за них заступаться, делать страшное лицо, кричать грозные слова… Обидчики пугались и в ужасе убегали. Но честно говоря, я и сама боялась. Вот сцены тоже боюсь, но выхожу на неё. Это, видимо, качество такое характера, что необходима постоянная ломка себя, преодоление, что ли…
«Я ПРОСТО ЧУЧЕЛО»
— Не жалеете, что в вашей жизни не было такой «Фабрики звёзд»?
— Да у меня вся жизнь — сплошная «Фабрика». А у них век более короткий, чем мой. Если я уже 30 лет пою, то дай им Бог хотя бы три года быть популярными. Почему три? Первый год ты напеваешь чего-то, второй допеваешься до чего-то, а на третий становишься популярным. Вот, например, в Америке, если ты три недели занимаешь высшие строчки хит-парада, — всё, ты уже звезда! Мне для этого потребовалось 30 лет. А ведь надо было на что-то жить. Другого-то я ничего делать не умею. Правда, у нас всё по-другому и было. Одна хитовая песня в год, и её целый год гоняли. Мы знали: если ты не в чёрном списке, тебя обязательно покажут по телевизору. Не было такого количества песен, как сейчас. Поэтому песни и запоминались. А сейчас, чтобы выделиться, надо быть мужиком в женском одеянии или женщиной в мужском обличье. Или чтоб был полненький среди худых, или очень худой среди толстых. Надо обязательно как-то выделяться. Как, например, диск оформлять? Смотрим — вокруг всё беленькое, серенькое, чёрненькое. А мы сделаем красненькое!!! Но этим должны заниматься продюсеры.
— Как думаете, что для ребят на «Фабрике» самое сложное?
— «Фабрика звёзд» — это сжатая модель целой жизни, ну пусть не жизни, так нескольких лет точно. Тут ты проживаешь за три месяца то, что можно прожить за три года. Ты всё время под наблюдением. Ты всё время под обсуждением. Кому-то ты нравишься, кто-то тебя терпеть не может. Где-то ты преуспел, где-то ты провалился. Вот ты с кем-то дерёшься, вот ты ругаешься. А тебя при этом всё время обсуждают. Вот тебя выгнали отсюда к чёртовой матери! Так что «Фабрика» — это, конечно, сильнейшая моральная закалка. И самое сложное здесь — остаться человеком. Себя преодолевать, когда чувствуешь, что тебе тяжело. Но когда есть цель, тогда и на преодоление силы берутся. Берёшь себя в руки — и вперёд! И так всю жизнь, не только на «Фабрике».
Что ещё для них тяжело — так это ждать песню. Я сама знаю, как ужасно это ожидание. Продюсеры же не могут разорваться и на всех сразу хиты найти! Хоть что-нибудь бы найти! А хиты — они впереди! Сначала продюсеры хотят посмотреть, на кого они свои силы тратить-то будут. Ну отдадут они шедевр «фабриканту» Тютькину. Тютькин ушёл — и шедевр ушёл. А они же ценят свои творческие силы, свой потенциал. Присматриваются, думают: «Вот этот мальчик мне нравится, ладно, в него я вложу свои 5 копеек. А этот мальчик не нравится, в него не буду вкладывать». И Алла Борисовна бежит, задрав штаны, и ищет того, кому мальчик может понравиться. Искать песню всегда было сложно и будет сложно всегда!
— Любым певцам?
— Есть три типа певцов: иллюстратор песни, созидатель (он вместе с авторами созидает песню) и певец, который плевал на создателей песни и делает песню такую, как ему хочется и как ему надо.
— Так вы себя к какому типу относите?
— Я и первое, и второе, и третье. У меня всё сразу. Вы про меня не спрашивайте. Я вообще урод, чучело, какое-то непонятное явление. Сама себе удивляюсь, зачем я вообще по сцене прыгаю. Каждый год говорю себе: «Стоп! Всё! Хватит!». У меня даже есть название готовое для программы — «Последний раз ныряю». Ну никак уйти не могу. Может, в следующем году… А то сколько уже можно? Сколько можно следить за собой — того не есть, этого не пить? Хочу быть толстой и красивой женщиной! Счастливой и беззаботной! Ни о чём не думать!
— Сильно устаёте на «Фабрике»?
— Это ужас! Я никогда не думала, что буду звёзд выращивать. Умные люди мне говорят: «Ты сошла с ума! Ведь это же просто игра! Телевизионный проект. Пусть ребята скажут спасибо, что их вообще показывают, что хоть одну песню они спели в эфире». А я, когда сюда шла, думала, что здесь не игра делается, а судьба! Если бы каждому участнику объяснили перед «Фабрикой звёзд»: «Ребята, мы тут с вами играем в звёзд. Мы играем, что вы ни черта не умеете, а через три месяца вы всему вдруг научились». Но ведь для них-то всё всерьёз, и, значит, это не игра. Они пришли, естественно, не без таланта. А уйдут отсюда уже с неким направлением в жизни. «Фабрика» — это такая путёвка в жизнь. Знаете, есть медосмотр перед армией. А здесь они прошли осмотр творческий перед вступлением в шоу-бизнес, далеко не чистый.
«ОТКРЫТЬ БЫ «ФАБРИКУ» ДЛЯ КОМПОЗИТОРОВ»
— А чему вы научились у «фабрикантов»?
— Я у них научилась при любом свете более-менее нормально выглядеть. Здесь такой свет, что хорошо получаются только люди их возраста. Все остальные в этом доме на экране выглядят уродами. Я сюда первый раз пришла, когда только из больницы выписалась. Была в таком невменяемом состоянии, просила ребят, чтобы они этого не замечали. А когда увидела себя на экране, мне стало дурно. Да ещё мне мои знакомые сказали: «Кто-то вместо тебя на «Фабрику» ходит. Вот такое рыло, вся такая опухшая…». Я думаю: «Какой кошмар!». Словом, при этом ярком свете очень тяжело быть красивой.
(Звучит голос из аппаратной: «Алла Борисовна, вы сегодня выглядите шикарно!».)
Спасибо. Это потому, что выспалась. Суббота и воскресенье — мои выходные дни. В будни я постоянно на «Фабрике». Даже собаки мои удивляются. Смотрят на меня, а я, как полоумная, дохожу до дивана, включаю телевизор и сплю. Потом просыпаюсь, они сразу на меня прыгают. Встану, поем, снова посмотрю телевизор и опять сплю. Так что суббота и воскресенье — это счастье. Потому что камеры, нацеленные на тебя, — это вампирство.
— А сколько часов в сутки вы проводите с «фабрикантами»?
— Своё пребывание на первом этаже «звёздного дома», где обитают «фабриканты», стараюсь ограничивать. Как правило, большую часть времени провожу наверху, в своём кабинете. Там, кроме того что я наблюдаю за ребятами по мониторам, мне ещё нужно программу отобрать, устаканить, прослушать песни, которые приносят артисты, чтобы сделать пятничный концерт. И прослушать те записи, которые приносят начинающие композиторы и маститые композиторы. От этого так голова пухнет…
— Значит, все песни проходят через вас? Или Матвиенко с Фадеевым помогают?
— Матвиенко с Фадеевым только в студии сидят и отбором песен не занимаются. Хотя я сразу сказала: «Я не продюсер. Я художественный руководитель». Но теперь получается, что я ещё и продюсер. Как сказал Матвиенко: «Продюсеры кончились, а Пугачёва одна».
— Когда «Фабрика» закончится, вы продолжите с кем-то из ребят работать индивидуально?
— Может быть. Но это надо ещё законы посмотреть, потому что у них же контракты подписаны. Могу я кого-то взять, контракт переделать? Надо подумать. Я всех-то не потяну, но одного-двух можно… Это самая лучшая школа — когда он рядом с тобой едет и поёт, и всё тогда видно: что он сделал правильно, что неправильно. Это уже практика.
— Чему «фабрикантам» ещё предстоит научиться?
— Умению подать песню. Этому сразу не научишься. Этому жизнь научит. Практика нужна. Хотя у нас есть мастер подачи песни — Саша Балакирева. Но теперь дайте ей песню, которую она могла бы подать. Я всё про то же. Набрали талантливых людей, а где песни для них брать? Рядом надо было построить «Фабрику звёзд» композиторов. Чтобы они там писали песни и оттуда передавали их сюда.
«НА «ФАБРИКЕ» ТРАЧУ СВОИ ДЕНЬГИ»
— Интересно, а сколько нужно денег, чтобы поставить одну песню?
— Давайте посчитаем. Платим одну тысячу долларов автору слов, одну тысячу — композитору. Это минимум, по большой дружбе. А максимум — тысяч по 30 — 50. Аранжировка хорошая — от тысячи до полутора тысяч. Съёмка клипа? Полтешок вынь да положь. Одеться надо самому, коллектив свой одеть. На ротацию деньги прибавь, чтоб тебя гоняли по радио. Минимум надо иметь 130 — 150 тысяч долларов. А если у тебя ещё и балет свой — так и двести.
— А те песни, что здесь ребята поют, композиторы им за деньги пишут или по дружбе?
— С нашими продюсерами, конечно, всё по-дружески. Но зато потом композиторы и поэты с тура получат авторские отчисления, если их песни будут исполняться. А вот мне, чтобы добыть ребятам песню, приходится выкладывать денежки прямо сейчас. И ничего с этого потом не иметь, честно говоря. Так что попала я на этой «Фабрике»! Круто так попала! 25 тысяч долларов уже истратила.
— Надеетесь, что потом отобьётесь?
— Нет, не надеюсь. (Смеётся.) Но мне не жалко. Главное, что деньги у меня есть. Как-то приятно это осознавать. Я ж не буду ходить и бурчать: «Я на тебя истратила столько-то и столько-то! Отдавай мне мои деньги!». Ха-ха! С кого мне спрашивать? С него? (Показывает на Руслана, который сидит рядом.) Нет. Мне приятно, что я достигла такого уровня, что у меня эти деньги были. И я их истратила. Ещё заработаем.
— На хороших людей денег не жалко, да?
— Я не смотрю, хорошие они или плохие. Я смотрю, какие они певцы. Как говорила Раневская: «Дурак дураком. Но талантлив!».
КАЖДОМУ — СВОЯ ЧАШКА
— Чем вы сейчас ещё успеваете заниматься, кроме «Фабрики»?
— Успеваю внуков повидать, на студию съездить, с коллегами пообщаться. Кого с днём рождения поздравить, кого похоронить… Жизнь такая у меня сейчас… Ну что мы так сидим, пойдёмте чай пить!
(Мы пересаживаемся за стол. Ребята суетятся на кухне, ставят чайник, режут пирог.)
— Ой, а чашки-то у вас грязные! Что ж вы их не моете! Мух развели, вон над сахарницей летает!
— Алла Борисовна, эта муха стерильная, домашняя, — шутит Миша. — Она же отсюда не вылетает и ни с кем не спаривается.
— Мой папа Борис Михайлович, царство ему небесное, был невероятно брезгливый человек. У него дома были своя чашка, своя ложка, своё блюдце. И он никому не разрешал к ним прикасаться.
— А вам это качество передалось?
— Да немножко есть. Я смотрю вот — муха ползает по сахару. Всё! Мне уже этот сахар есть не хочется. Придётся чай пить несладкий. У-у, иди отсюда. (Муха улетает.) Ну вот, кайф мухе сломали. (Смеётся.)
(Мы едим пирог. Все, кроме Пугачёвой.)
— Алла Борисовна, а вы что, на диете?
— Нет, у меня пост. Да и не хочу я. Мне не до пирогов.
«У меня на гастролях в Германии один раз голос сел: не могу петь, сиплю еле-еле. А отменить концерт невозможно. Так мне организаторы говорят: «Давайте ваши фонограммы поставим». А где я их возьму? У меня их просто нету! Не пою я под фонограммы. Тогда нашли какие-то диски мои, пластинки. Но те песни, что на дисках, я обычно не пою на концертах. Фонограмма звучит, а слова не помню, не знаю, где надо рот открыть. Я на зрителей так смотрела, в глаза каждому, чуть не гипнотизировала! Весь концерт пела глазами. Это было первый и последний раз в жизни. Боже, как я устала! Нет, не понимаю я певцов-фанерщиков. Как можно одну и ту же песню петь одинаково?»