15 апреля исполняется 56 лет Примадонне российской эстрады Алле Борисовне Пугачевой. И
сколько бы ни твердили в последние годы, что время ее ушло, Пугачева продолжает
оставаться в центре внимания. Каждое появление Примадонны на публике - сенсация.
Я помню ее тоненькой тугой веточкой, но уже тогда не гнувшейся под пронизывающей
заполярной метелью. С гитарой в худых полудетских ручонках, Припухшие мочки ушей еще
свободны от сережек. По командировке ЦК комсомола с радиостанцией "Юность" мы облетаем
с концертами нефтяной Север. Нас шестеро: журналист, певица, поэт, художник,
композитор. Старшой. Меня назначили поэтом. Я должен был сочинять для композитора
стихи, тот - писать музыку, а Алла должна была исполнять свежеиспеченные песни. Я
старался: "За Ямалом Ледовитый океан, / Над Ямалом небосвод от вьюги пьян, / Под
Ямалом мы, геологи, нашли черную кровь земли./'. Композитор пыхтел, но в памяти
остались лишь песни самой Аллы. Видимо, уже тогда проявлялся характер,
самодостаточность, свой пугачевский взгляд на все в этой жизни. А может, это было
предощущение великой судьбы.
Алла была среди нас звездой. Она только что спела по радио "Робота" , и он сделал ее
всесоюзно известной среди молодежи. Да, уже тогда, в Тюмени, в Салехарде, в Нарьян-
Маре, в Лабытнангах, в глуши у черта на куличках был ее несомненный успех. Но ощущения
бестии еще не было. А впрочем, был в нашей группке молодой поэт Дима Костюрин,
безнадежно в нее влюбленный. Будто из-за нее, из-за Аллы, он тронулся разумом и уже
позже в Москве, успев выпустить книгу стихов, выбросился из окна. В той поездке мы
пели его грустную песню о чужой жене: "Две рюмки до края, и обе до дна, уходит, уходит
чужая жена". Не знаю, о ком эта песня, Алла тогда еще не была замужем. Но когда
сегодня я вспоминаю те пронзительные слова, хочется плакать. Однажды нас позвал к себе
в гости домой великий полярный исследователь, "отец" тюменской нефти, легендарный Юрий
Георгиевич Эрвье. Сидя в уютной квартире, мы "представлялись" как могли: Алла -
"роботом" , Дима - чужой женой, я - стихами о своей первой женщине! Сентиментальный
Эрвье и в самом деле расплакался. И я запомнил, как Алла, по-мужски, по-"бестийски" ,
успокоила его: "Перестаньте, ведь это все о вас... " И он подтвердил: "Да, обо мне". И
мы снова выпили за него и за нас. Выпили на равных, девочки и мальчики. Девочкой была
только Алла.
И на другой день, когда надо было на дребезжащем вертолете лететь на очередную точку,
чтобы петь и плясать перед геологами, Алла тоже летела со всеми. Напуганный страшными
рассказами о падающих камнем вниз железных птицах и четырехчасовым перелетом, я
отказался от визита на Новую Землю. Мне с ужасом представлялась черная ледяная
пропасть Ледовитого океана. Пугачева полетела. Потому что ничего не боялась.
От той, теперь уже кажущейся фантастически далекой и романтической экскурсии на
Крайний Север осталась только газетная публикация в какой-то местной тундровой
газетенке с перечислением наших имен и заслуг перед добытчиками и искателями будущего
Ходорковского богатства.
Но осталась Алла. Вернувшись в Москву из поездки, через какое-то время я позвонил
Пугачевой. Не застал. Потом позвонил еще. В отъезде. Еще. Будет через десять дней.
Больше не домогался. А через год и сам за хранение знаменитого солженицынского письма
Съезду писателей, уволенный из газеты, где тогда работал и уже почуявший гебистское
дыхание в спину, уехал за Урал, от греха подальше. И понемногу стал забывать о той
конопатой, безгрудой, с ногами иксиком рыжеволосой певице по имени Алла Пугачева. Но
забыть себя она не давала. Новые песни, шумные победы на фестивалях, статьи, сплетни о
личной жизни. Тоненькая девочка вырастала в зверька, в бестию. Однажды она устроила
истерику в Доме литераторов, сорвав с носа администратора очки и шмякнув их об пол за
то, что та не узнала уже узнаваемую певицу. Но именно Пугачева заставила заевшихся
госчиновников Минкульта уважать и себя, и всю нашу эстраду, платившим гроши тогдашним
звездам даже за стадионные аншлаги. Она выбила тогда ставку 75 рэ за "сольник". И
Пугачевой стали не только восхищаться, но и видеть в ее лице, в ее "бестийской" хватке
защитницу.
Году, наверное, в 75-м после одного концерта в том же ЦДЛ, воспользовавшись случаем, в
перерыве я зашел к ней за кулисы. Думал, напомню о полете на севера, перемолвимся -
договоримся о встрече. Но Алла или вправду, или сделала вид, что меня не узнала. Я
немного стушевался и откатил от звезды, полагая, что тот давний комсомольский чес
выветрился из ее биографии. Ведь она уже и впрямь взлетела под небеса, превращаясь в
живую легенду. И многое при этом было не для моего пусть и полуинтеллигентского
обоняния и слуха. Ведь все шло в кассу: фанатство бешеных поклонниц, ночами дежуривших
у ее квартир, полное молчание о ней на Западе, ее просто там не знали, драка с Джуной
в доме на улице Горького, любовь Брежнева, потом Ким Ир Сена, мешки гастрольных
рублей, позже прогоревшие у "Властилины" , слухи о пластических операциях и
клинической смерти, соперничество с Ротару, наконец 15-е место на ЕвроТВ и оправдание
провала. Все работало на ее имидж, сама же она уже не отличала победы от поражения.
Пугачева заставила себя полюбить. Внушить, что она "самая - самая". Единственная,
неповторимая. С первых полос газет, с телеэкрана, голосами диджеев и домашне-прописных
ораторов отовсюду: Алла, Алла Борисовна, наша Пугачева. Композитор Ханок выпустил о
певице целую книгу, назвав ее стихийным бедствием, "пу-га-чев-щи-ной". А буквально на
днях в одной газете он же, по-видимому, смертельно на Пугачеву обиженный, обозвал
ее "стареющей теткой" , всем надоевшей.
Да и я вижу: Пугачеву любят и ненавидят, ставят на пьедестал и вываливают в грязи, ее
именем клянутся и проклинают: "Возьми тебя Пугачиха... " Бестия! Зверь! Но Филипп
Киркоров исповедовался мне о том, как надо любить женщину и как не стыдно быть
подкаблучником у великой Аллы. Приносить ей кофе в постель и по тридцать раз в день
звонить ей по телефону. Она сломала двухметрового гренадера. Но она же и вознесла его
к звездам.
Эдита Пьеха, и впрямь сама легенда, история советской и европейской эстрады, гордая,
воспитанная, промолвила мне на кухоньке на Крылатских Холмах: "Я искренне,
подчеркиваю, искренне, восхищаюсь Пугачевой". Михаил Горбачев, когда я брал у него
интервью, это было на излете девяностых годов, неожиданно резюмировал, что Пугачева -
это вечная перестройка в искусстве. Ему виднее, он, наверное, не хотел вспоминать, как
уже в его перестроечную бытность газеты писали об очередном буйстве "хабалистой
московской звезды" в одной из ленинградских гостиниц. Но это мелочь, незначительное
для нее происшествие.
А так и впрямь всю жизнь, с той первой уже мемориальной командировки в какие-то там
Лабытнанги Пугачева была первой. Мало кто знает, что "гиннессовый" абсолютный рекорд
по продаже пластинок и дисков принадлежит не "Битлз" , не Элтону Джону с его синглом о
Диане, а советско-российской певице Алле Пугачевой - платиново-золото-серебряная
весомость почти в триста миллионов экземпляров. Бестия! Чудо!
Впрочем, мой американский друг, издатель русского "Калейдоскопа" Альфред Тульчинский,
ворчал: "Ну почему великая, не пойму? У вас должно быть десять - двадцать Пугачевых,
чтобы был выбор, чтобы было с кем сравнивать". Может быть, и прав желчный оппонент.
Настоящий вкус рождается, когда есть рынок, свобода выбора. Но что поделаешь, если на
всю огромную Россию Алла Пугачева по-прежнему одна. Единственная. Неповторимая.
Всеобожаемая. Зверь песни. Великая рыжая бестия. Свидетелем и крохотным соучастником
вселенской славы которой мне довелось быть.
* * *
P.S.
"Люди экзотических животных, крокодилов, заводят. Я себе Киркорова завела. У
меня особый корм для него, особая дрессура". Впрочем, видимо, корм АБ Филе наконец-то
показался неподходящим. Как ни старалась звездная чета замять дело, вездесущей прессе
стало известно о распаде семьи. Похоже, Филиппу пришла пора стать самостоятельным
мальчиком. А у Пугачевой есть о ком заботиться, ведь главной для нее всегда была семья
и любимые внуки.