"ПРИДУМАЮ ЛЮБОВЬ..."
ВСТРЕЧА ПО ВАШЕЙ ПРОСЬБЕ
Пугачева бывает разной. Мягкой и раздражительной, доброй и капризной, веселой и замкнутой. Бывает не по-женски вспыльчивой, даже невыдержанной. Впрочем, она — королева эстрады, а королевам, как известно, прощается многое...
— Алла Борисовна, нынешний год для вас юбилейный — ровно четверть века назад вы дебютировали в эфире песней «Робот». Думаете ли отмечать «круглую дату» сольными концертами и если да, то где они состоятся?
— Помилуйте, но я еще, кажется, не настолько стара, чтобы отмечать юбилеи. Если уж на то пошло, у меня и без них забот хватает...
— Рассказы о многих известных певицах зачастую не обходятся без фразы: «В одно прекрасное утро она проснулась знаменитой...» Было ли такое утро у вас?
— Нет, все произошло «среди бела дня», спустя два месяца после успеха на международном конкурсе «Золотой Орфей». Будучи на гастролях в Сочи, стояла на балконе гостиницы с руководителем «Веселых ребят» Павлом Слободкиным и вдруг откуда-то с улицы
услышала «Арлекино». «Неужели это магнитофон?»—крикнула Паше, а он в ответ: «Дурочка, ты даже не понимаешь, что стала популярной...»
— Если не секрет, кто из народных депутатов СССР вам наиболее симпатичен?
— Не секрет — Афанасьев, Собчак, Федоров.
— Ну, а без чего, по-вашему, невозможен настоящий художник?
— Без доброты, наверное, и хотя среди художников попадаются достаточно злые люди, они все-таки становятся добрее, когда творят.
— Говорят, что истинная свобода творчества и партийность несовместимы...
— Ну почему же... Смотря, правда, какая партийность. Вот если многопартийность — тогда дело другое...
— Несмотря на гласность, в каждом из нас продолжает сидеть невидимый внутренний цензор. Даже Виталий Коротич, редактор одного из наиболее «левых» на сегодня изданий — «Огонька», признался однажды, что где-то глубоко в нем прячется маленький Сталин. Сидит ли такой цензор в вас, мешает ли работать?
— Сидит, конечно, но абсолютно не мешает. Знаете почему?
— Почему же?
— А потому, что сидит...
— На сцене Алла Пугачева может многое, если не все. Ну, а не под силу ей что-то бывает?
— Разумеется.
— А что?
— Не скажу. Чего я не могу — того не делаю, а следовательно, делаю то. что могу.
— Есть ли у вас полная свобода действий, или ее все же ограничивают?
— Ограничивают... Всю жизнь ограничивают...
— Кто именно?
— В том-то и парадокс, что не знаю. Знала бы — нашла бы на них управу. А то ведь иной раз стена перед тобой, настоящая невидимая стена. Вот и борись потом с невидимками...
— Для своего Театра песни вы, тем не менее, выбили место в самом центре Москвы. Разве что развернуться там, говорят, негде. Неужели не было других вариантов?
— Были и другие, но не зря говорят ведь: мал золотник, да дорог. Больших театров у нас и без того хватает, а культуры, увы...
— В последние годы вы активно способствуете творческому становлению таких талантливых исполнителей, как Александр Малинии, Владимир Пресняков, Ольга Кормухина, Александр Кальянов. Впрочем, вы ведь тоже в свое время у кого-то учились...
— Мне, я считаю, по-настоящему повезло, поскольку имела уникальную возможность наблюдать за работой таких «звезд» как Лидия Русланова, Клавдия Шульженко, Леонид Утесов, Иосиф Кобзон.
— Испытываете ли вы сегодня хоть какую-нибудь конкуренцию со стороны молодых певиц?
— Я очень желала бы ее испытывать, но, видит бог, пока, к сожалению, никак...
— Одни называют вас актрисой, другие — певицей. Кто же вы на самом-то деле?
— Женщина, которая поет. Определение это придумала не я — люди, и точнее, по-моему, не скажешь.
— Иногда вы бываете слишком самокритичны, но «что-то, по крайней мере, вам, в себе нравится?
— Безусловно. Я умею жить, и в свои сорок лет мне есть, что вспомнить. Более того, если завтра на мою грешную голову откуда-то сверху неожиданно упадет кирпич, умирая, я скажу: «Пожила-а-а!».
— Многочисленные комплименты, цветы, автографы — все это давно уже стало неотъемлемой частью вашего быта. Не слишком ли утомляет, повышенное внимание публики?
— Как вам cказать? Однажды надела парик, темные очки, зубы какие-то вставила, переоделась — только бы не узнали. Думаете, помогло? Скорее — напротив. Сижу на скамейке и слышу: «Ты посмотри, что Пугачева с собой сделала. Совсем видать, умом тронулась»...
— Где же вы восстанавливаете силы?
— В основном — на природе. По восточному гороскопу мое дерево — клен, и когда становится совсем невмоготу, сразу спешу на свидание, с кленами.
— Ваши любимые цветы?
— Ромашки.
— Несмотря на «Миллион алых роз»?
— Да, хотя шипов на моем пути тоже было предостаточно...
— Насколько нам известно, астрологи предсказали вам три периода жизни. Последний — полного ухода в религию — наступит после сорока семи лет. Готовитесь?
— Нет, конечно. И не потому даже, что время еще есть. Просто религия была в моей душе всегда.
— Близится ваш день рождения. В этом году он совпадет с Пасхой. Какой праздник будете отмечать?
— По-видимому, Пасху — собственных дней рождения терпеть не могу.
— Лев Толстой видел смысл жизни в увеличении любви между людьми. В чем видите его вы?
— В том же. и здесь я неоригинальна. О любви я могу говорить и петь без конца, ведь это единственное чувство, которое даже самого последнего жмога заставляет не брать, а отдавать.
— Ну, а вам помогает любовь?
— Без нее я своей жизни не представляю, и даже если нет любви, придумываю ее все равно...
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЯНА