АЛЛА ПУГАЧЕВА: "МНЕ 50 ЛЕТ! МНЕ ПОЗДНО МЕНЯТЬСЯ!" На моей памяти Пугачева была всегда. Лет в девять я впервые услышала ее имя. В доме появилась маленькая гибкая пластинка голубого цвета, на которой были три песни: "Арлекино", "Посидим-поокаем" и "Очень хорошо". Родители крутили эту пластинку (она, как я теперь знаю, продалась десятимиллионным тиражом) и говорили между собой, что девушка с воинственной фамилией очень талантливая и что наша скучная эстрада взорвана изнутри. Потом папа принес домой магнитофонную бобину с песнями из "Иронии судьбы" и сказал, что это та же самая Алла-Арлекина. Потом в пионерском лагере ее голос каждое утро кричал по утрам из динамиков: "Я так хочу, чтобы лето не кончалось..." Потом мы смотрели фильм "Женщина, которая поет". Потом амуры на часах сломали лук и стрелы, и началась "паулсовская эпоха": явился маэстро с миллионом алых роз. Потом молодежный прикид, рокерские кожаные куртки, боевая раскраска, боевой бит. Потом ранний киркоровский период, обувь "Эконоика", духи "Алла", исчезновение, превращение, возвращение... В студию приехали на черном "Мерседесе". Черное шерстяное пальто от Yamamoto до пят, черные обтягивающие джинсы, черный берет со сверкающей буквой "А": "Это я Юдашкина попросила сделать. Наивно, конечно, но ничего". Окинула взглядом вешалки с одеждой лучших дизайнеров и тихо пробормотала: - Все погибшее... У нее три любимых определения. "Погибший" - то есть безнадежный. Произносится без всякой злобы. "Убогий" - то есть жалкий. Произносится без всякого презрения. "Новорожденный" - то есть еще не развившийся, еще всему открытый. Произносится с нежностью. К новорожденным она относит, например, Филиппа Киркорова. Прямые волосы ее совершенно преобразили. Из зеркала на нее смотрело совсем другое лицо - умное, классическое, с чистым открытым лбом и огромными глазами. - Алла Борисовна, так очень красиво... - Это красиво, но это не я! Под такое лицо и под такую прическу нужны другие песни. Я такие пела раньше иногда. Они тоже очень красивые, правильные, но не мои. В них нет театра. - Хватит! - Алла Борисовна резко встала. - Я ухожу. Я предупреждала, что ничего не выйдет. Ты, что, не понимаешь, что это не я! - И тут она резким привычным движением встрепала так старательно выпрямленные волосы и вызывающе откинула голову: "Вот это я! Меня много, я агрессивна, мне идет много косметики, я люблю свои украшения! Это - я!" - Скажи им, что мне пятьдесят лет! Что мне поздно меняться. Возразить было нечего. Она всегда была собой. Такой, какая есть. Со всей безмерностью, огрехами вкуса, растрепанной рыжей гривой, широкими балахонами, короткими юбками, ярким макияжем. Она не подстраивалась под время, а подстраивала время под себя. Она всегда пела про то, "как живется мне сегодня", - с ударением на "мне", а не на "сегодня". Она была вчера, есть сегодня и будет завтра, существуя в жанре "пришла и говорю". Когда другие приходили и говорили, что ей надо делать, она срывалась. Вот как сейчас. - Люди иногда считают меня высокомерной, не понимают, что все это - от застенчивости. У меня были периоды, когда я совсем себя не любила. Потом поняла: когда ты себя любишь, тогда и тебя любят. Я вообще заряжаюсь от любви - к себе, к мужчинам, к Кристине, к внукам, к зрителям. Ей исполняется пятьдесят, но она не прячет свой возраст и не боится его. Не пишет мемуары, потому что жалеет людей, которые ее окружали. Думает сделать пластическую операцию - "из эстетических соображений, чтобы не противно было на себя в зеркало смотреть". Уходить со сцены не хочет и иногда говорит: "Эту песню мне петь еще рано", или "Это я спою, когда мне будет шестьдесят". Двадцать пять лет она была царствующей королевой эстрады. Двадцать пять лет она была собой. Ни тот, ни другой титул она уступать не собирается. - Я вам не Хиллари Клинтон! Я - Алла Пугачева! Карина Добротворская, "Заполярная правда" /Норильск/ 15 апреля 1999 "Vogue"