ОДИН НА ОДИН Закончиволись.шестидесятые, заканчивалась зима. И если в первом обстоятельстве Тюмень не сомневалась, то втоporo просто не чувствовала. Зачастившие в апреле вьюги мгновенно сгущали сумерки и наращивали сугробы до подоконников. В Доме культуры нефтяников было тепло, светло и людно. Дом пах свежей краской, он праздновал свое открытие. Среди приглашенных из Москвы была и она, скромно обозначенная в отпечатанной на машинке программке как "певица". Находилась эта певица даже не в начале, скорее, в преддверии карьеры, стремительный завтрашний ее взлет почувствовать было еще трудно. Тюмень почувствовала. Дождавшись очереди, она вышла на сцену — тоненькая, хрупкая, в строгом платьице, вместо рыжей копны — аккуратно подстриженный каштановый колокольчик. Села к роялю, произнесла сбивчиво в микрофон стихи, самолично написанные к случаю, и ударила по клавишам. Пела не залитованное и рекомендованное реперткомом. Пела про то, что «Прилепился к окошку лист, это значит, что всю ночь под осенний свист дождик плачет». Про некую цветочницу, которая, наплевав на расположение короля, сбежала от него ночью с ... шутом. И собственную песню спела — трагическую, под обожаемую Пиаф: «Брошенный в кресло клетчатый плед и запах дыма твоих сигарет, и этот вальс, наш единственный вальс!..» Зал бушевал. Кипел за кулисами и Юрий Георгиевич Эрвье. Геолог, доктор наук, первооткрыватель тюменских богатств, Герой Труда, лауреат и прочая, и прочая. В нем до конца дней бурлили, не создавая однородной смеси, две крови — азербайджанская и французская, посему был Эрвье горяч и прозорлив. Он успел полюбить юную певицу, которую наша радиостанция «Юность» уже дважды брала с собой в творческий десант, как это тогда называлось, в Западную Сибирь. Она даже получала неслыханные по тем временам гонорары: за концерт на деревенском рыбзаводе — огромную селедочную банку паюсной икры, а на зимнем Ямале, чтоб не коченела в демисезонном пальтишке, ей набросили на плечи ослепительно белый новенький дубленый полушубок! — Ничего не понимаю! — перекрикивая зал, сверкал глазами Эрвье, как будто я ему мог что-то объяснить. — Совсем же девочка, молодая, красивая. Ты позабавляй меня, порадуй, заведи — так не-е-ет! Переживает, как взрослая женщина. Обидно... Так начиналась Алла Пугачева. Внимательный читатель, разумеется, понял, что речь именно о ней. К бардам она была неравнодушна еще тогда, интереса к авторской песне с годами у нее не убавилось. И в своем сочинительстве не ограничилась первым опытом. Помните альбом «Не делайте мне больно, господа»? «Мэри! Где шипы, там и роза. Мэри! Где стихи, там и проза...» — это ее собственное, оттуда. А что за прелесть совсем свежая песня, уже записанная Пугачевой для альбома будущего, — о блистательной Примадонне, всегда окруженной восторженной толпой — и всегда одинокой... Не могу забыть одну историю, расскажу, как запомнилась. Как-то среди ночи ей мучительно, невыносимо, до спазма в горле вдруг захотелось позвонить Высоцкому: «Слушай, Володя, извини, поздно, но я знаю, ты по ночам часто не спишь, мучаешься строчками, а я только что твою «Беду» записала, классно получилось, по-моему, совсем не так, как у вас с Мариной, но я что-то в твоей «Беде» почувствовала, о чем ты и не подозревал, хочешь, прямо сейчас запись поставлю, а ты скажешь, что у меня вышло!» Не позвонила. Утром позвонили ей: умер Владимир Высоцкий. Совсем недавно говорили мы с ней о новой программе, которую она готовит, устав отдыхать. — Где же твои обещанные барды? Мне они нужны. Обманчивая их простота нужна. Когда непонятно, где кончается стих, текст, а начинается разговор один на один. В пленке, которую записала восемнадцатилетняя Алла Пугачева уже после той встречи с тюменцами — по их просьбе, к их профессиональному празднику, — были сплошь барды. Женя Клячкин — «Не гляди назад, не гляди»: «Светлячок» Сергея Крылова — не эстрадного «мужчины средней упитанности», а другого, сочинившего «Маленького трубача» с Никитиным и много других песен. Были на той пленке и мои «Терема». Алла Борисовна потом включила их в свой фильм, чуть переделав: «Извини за мелодию, твоя начисто из головы вылетела, где искать тебя — не знала, телефоны вы меняете чаще, чем убеждения, а по замыслу для кино мне требовалась этакая «нью вейв...» Рискну опубликовать свой, изначальный вариант «Теремов». Нынче вечером в ЦДРИ барды поют славным своим женщинам. Значит, и тебе, Алла Борисовна. Так что прими наши поздравления, и — как говаривал Высоцкий — быть добру! ТЕРЕМА Ах, как трудно тебе, ах, как трудно! Не хватает ни силы, ни слов, И обиды твоей голос трубный - Громче всех на земле голосов. Понастроила сама Из надежд Терема — Вот и ищешь теперь Своего, Того — в толпе! Я ж совсем на него не похожий, Я не смыслю в твоих теремах. Я какой-то случайный прохожий, На тебя налетевший впотьмах, Нужно было тебе оглядеться, Две руки мои прочь отвести, Нужно вовремя было из детства В подобающий возраст уйти. Понастроила сама Из надежд Терема - Вот и ищешь теперь Своего, Того — в толпе! Борис ВАХНЮК Фото из архива автора

build_links(); ?>